— Вот теперь пойдем, — Шендерович гордо поднял голову, не глядя, бросил в чьи-то руки повод и проследовал во дворец под пронзительные звуки труб. За оградой продолжали орать восторженные толпы.

Гиви последовал за ним. Из глубин дворца веяло прохладой, откуда-то слышался плеск воды, стражники, застывшие по бокам двери, не сдерживали восторженных улыбок, на пестротканных коврах плясали белые и золотые отблески. Лишь теперь, приблизившись, он заметил, что на сияющей, точно фарфоровой дворцовой стене змеятся мелкие черные трещины…

Уже на крыльце он оглянулся. Во дворе продолжалась радостная суета, оруженосцы и слуги уводили коней, сотники поливали себя из кувшинов, смеялись, подставляя ладони под сверкающие струи воды, подгоняемая нетерпеливой рукой, неохотно пятилась Аль-Багум, еще один отряд въехал в дворцовые ворота — кони были уставшие, с темными от пота подбрюшьями, всадники их, однако же, держались гордо, перекрикивались высокими голосами. Несколько верблюдов следовало за ними — богато убранных, со сбруей, сверкающей медными бляшками. На горбатых спинах громоздились тюки и свертки — Гиви, приоткрыв рот, глядел на массивный, угловатый предмет, который как раз сгружали на землю четверо крепких воинов. Предмет был обернут в алый покров с вышитым на нем золотым солнцем…

— Да шевелись же ты, — прошипел сквозь зубы Шендерович.

Гиви вздохнул, прикрыл рот и последовал за новоявленным царем.

* * *

За стенами дворца звуки куда-то пропали. Зал с узкими стрельчатыми окнами дышал прохладой. Ковры заглушали шаги. Слышно было, как где-то поблизости, журча, изливается фонтан.

Вдоль стен круглились склоненные спины придворных, обернувших в сторону новоприбывших причудливо витые наподобие морских раковин чалмы, а от входной двери тянулись, образовывая проход, два ряда вооруженных мамелюков — при виде Шендеровича, они слаженно, как один человек, подняли и опустили копья, глухо ударив ими об пол.

Шендерович продолжал благосклонно озираться по сторонам.

В дальнем конце огромного зала высился пустой престол, такой высокий, что напоминал, скорее памятник самому себе — воплощенную в слоновой кости и серебре идею престола, настолько величественную, что водрузить зад на блестящую отполированную плоскость сиденья казалось немыслимым кощунством. В пламени светильников вспыхивали и переливались зеленые, белые, красные самоцветы, масляным блеском отливало золото, черными лепестками распускалась резьба эбенового дерева.

К престолу вели шесть ступеней. По бокам ступеней как стражи, высились золотые изваяния животных.