«Мне должно стать больно и плохо от одного этого вида, — подумал Раду. — Неужели на меня больше не действуют все эти религиозные символы: кресты, святая вода? По телу прошла только легкая дрожь — и не более того».

И вот тогда Раду понял, что сила символов теряет свою власть над ним. Пройдет еще какое-то время, и его суеверные страхи оставят его. Возможно, что именно его собственный страх перед этими символами, а не вера людей в их силу, и давал смертным власть над ним.

— Друг мой, все это — творение рук твоего брата, — сказал султан. — Может быть, зря ты просил его освободить из темницы. Мои люди зовут его kaziklu bey — колосажатель.

Неужели Мехмет уже забыл, что он сам сотворил с настоящим Раду? — подумал мальчик-вампир. Разве ему в голову не приходила мысль, что всему этому Дракула научился в турецких застенках? Сколько иронии таится в том, думал он, что смертные так истово осуждают деяния других, а сами творят то же самое, если не хуже.

— Клянусь тебе, Раду, — провозгласил султан, — я свергну с трона это чудовище. И поставлю тебя во главе Валахии!

— Но, Мехмет, — тихо проговорил Раду, — я тоже чудовище.

Ночь

Ночь

...и поезд тронулся.

За окном проносились пейзажи... нет, не просто пейзажи: миры... такие разные миры.

Новая Гвинея была словно соткана из ткани фантазий; словно сама Луна отполировала ее зеленую поверхность своим призрачным светом. Одинокие деревеньки, разбросанные тут и там... жители деревень иногда слышали странный звук, как будто мимо проносится поезд, но, конечно, не видели никакого поезда: он летел в шелесте ветра, мчался на всех парах сквозь густой, влажный подлесок... щебет ночных птиц был гудком этого поезда, призывное кваканье лягушек — стуком колес.

Если вжаться лицом в стекло, там, в ночи, омываемой лунным светом, можно увидеть такое, что всегда остается невидимым. Гору, где колдуны все еще молятся Ахура-Мазде; пещеру Сивиллы Кумской, где она до сих пор изрекает свои пророчества; древний замок Тиффуже, где Жиль де Рэ, герцог Синяя Борода, продолжает пытать и калечить детей; костер, на котором сжигают Жанну д'Арк; развесистую смоковницу, на ветвях которой все еще вешают Салемских ведьм.

— Смотри, — сказал Тимми. Мимо них проплывали улицы Нью-Йорка, аллеи Тауберга, мощеные улочки старого Лондона... величественные здания Константинополя... Карпатские горы.

За этими горами виднелась еще одна гора: огненная гора, которая все еще пробивала себе путь наверх, к небу, из недр земли. Иногда ее можно было рассмотреть в разъемах между накладывающимися друг на друга иллюзиями. Взгляду открывалась то легкая дымка, то ярко-огненные языки лавы в черной ночи. Ее называли разными именами, чаще всего — Горой рока... а еще — холмом Тимми, или Преисподней, или Олимпом — обителью богов.