Мне не нужно дышать. Сейчас я обратен самому себе. Что было живым, стало мертвым; что было первым — сейчас последнее.

Ты понимаешь, что это будет за магия?

Да. Вы с Эйнджелом должны уравновесить друг друга в этом мире. Здесь и сейчас — те же самые условия, в которых родилось твое бессмертие: извержение вулкана, души умерших... все линии жизни и смерти пересеклись в этом месте... их нити спутались, связались узлами, скрутились в клубок.

Все так же, как и тогда, у подножия Везувия.

Ты сможешь стереть себя из истории, если поймаешь нужный момент... а я смогу вернуть Хит... вывернув наизнанку свет и тьму. Мы должны повернуть колесо времени вспять. Вот почему духи сделали меня таким, какой я сейчас: обратным самому себе.

Это Эйнджел. Он называет меня по имени. Не Тимми Валентайном, не Конрадом Штольцем, не Себастьяном, не Уолли Альварезом, не Эрколем Се-рафино, не Жанно, не одним из тех миллионов имен, которыми я назывался на протяжении всего своего пути. Он называет меня по имени, которое я никогда не произносил вслух. Это мое настоящее имя. Откуда он его знает?

Потому что он — твоя тень.

Господи, я задыхаюсь, я задыхаюсь...

Держись. Я больше не смогу тебе помогать...

Этот туман убивает меня.

Я знаю.

А Хит?

Я знаю, я знаю, что и как должен сделать.

Эйнджел

Эйнджел

Эйнджел стоял на маленьком островке посреди бурлящей лавы. Жар, исходящий от нее, нисколько его не беспокоил; он не задыхался в облаках удушливой серы. Косой луч лунного света освещал его холодную, бледную плоть. Его глаза были красными — из-за отблеска расплавленных камней, из-за нахлынувшей крови, из-за крыльев, сложенных у него за спиной. Он смотрел, как вертолет сел и затем улетел прочь, извергнув из своего чрева двух мужчин и женщину, покоившуюся в гробу.

Вулкан содрогнулся. Потоки лавы окружили его огненными ручьями. Облака серы выбивались из трещин. Он чувствовал, как пламя преобразуется, проходя по его венам, — вулкан содержал в себе мощь и силу, которыми он мог питаться.

Он окинул взглядом пылающее пространство. Вот он: его отражение, его второе "Я". И он пошел к нему. Босой, по поверхности моря огня; раскаленные камни у него под ногами превращались в сверкающий обсидиан. Свечение от лавы играло румянцем на его бледном лице. Он был прекрасен, как Иисус. Хотя солнце уже село, сейчас сам кратер вулкана был для них солнцем, рассветом смерти.

— Тимми, — произнес Эйнджел. Среди рева небес и земли его голос был тихим и нежным, как голос ребенка, как голос Бога. — Ты говорил, что, когда мы с тобой встретимся снова, ты увидишь единственную, великую истину, что открывается лишь умирающим.