— Я тоже разделял эту надежду, — проронил Остен. — Но, увы, тщетно.
— Я еще не утратил надежды, — заверил его Глиняный Монстр. — Принимая во внимание, что мы еще не увидели победы разума, значит, можем надеяться. Надежда — мать добродетели.
— Если мать не достигла нужного возраста, дитя не может появиться на свет, — возразил Остен. Но тут он снова закашлялся и решил слегка убавить резкости в высказываниях. — Мы поменялись ролями, ты и я, — объявил он. — Я привык сидеть у твоего изголовья, изо всех сил борясь с твоим пессимизмом.
Глиняный Монстр опустил взгляд на руки. — Мы слишком часто это делали, — согласился он. — Слишком долго это было нашей игрой, и мы едва ли обменялись дюжиной слов за пределами этой игры. Пожалуй, это был неплохо… но скажите мне, доктор Остен, оставив за рамками риторику, может ли человек действительно быть целым, в вашем смысле слова? Может ли он постоянно удерживать в равновесии все клетки мозга — в равновесии и в восхитительной гармонии? На ваш опытный взгляд — не быть безумным — возможно?
Зная, что вопрос серьезен, Остен немного подождал с ответом. Он отхлебнул воды из стакана, стоявшего на столике у кровати и вновь аккуратно поставил его на место.
— Нет, — в конце концов, произнес он. — Твердое равновесие возможно, но… ненадолго. Восхитительная гармония постижима… время от времени. Но мы не должны забывать, что целостность ума, подобно целостности тела, есть призрак потока, всегда приблизительный, всегда изменяющийся. День за днем мы должны принимать пищу и воду, дабы подпитывать наши тела, обновлять их, ибо новые клетки должны появляться на смену старым…. а в конце мы не можем сопротивляться подкрадывающимся силам распада, как бы храбро ни сражались. Что бы мы ни подразумевали, говоря «мы сами», это всегда что-то другое. Самосознание рождается из конфликта и шанса, из горькой и прекрасной необходимости