Когда существа, жившие в Золотой Век, начали думать, употребляя термины детей, они сначала не снизошли до того, чтобы копировать человека; их порождения подчинялись своим собственным причудам и собственной способности к трансформации. Даже если бы их формы были постоянными и неизменными, они не избрали бы участью для своих детищ повторять их самих, потому что они были Творцами, чьи души горели огнем формирования могущества, и им всегда хотелось чего-то лучшего, более нового, более яркого, чего-нибудь такого, что могло бы продемонстрировать силу своего воображения.

Те, кто жили в Золотом Веке, тоже могли обрести смерть, но сама идея смертности ничего для них не значила. Сила, при помощи которой они изменяли себя, постепенно исчерпывалась, так что они теряли свою субстанцию, энергию и вообще все полностью, в сущности, они становились совершенно ничем. Сначала они вовсе не считали, что это конец или потеря себя самих, но думали, что погружаются в мир, нет, не земля к земле и не прах к праху, но жизнь к жизни и изменение к изменение. Их горячие души сами себя истребляли в пламени своего сотворения, но они совсем не думали о своей судьбе как о забвении, потому что не считали себя самих каким-то одним существом с ограниченной продолжительностью. В начале мира они не могли иметь представления об идентичности, но, должно быть, рассматривали себя самих как всего лишь аспекты бурной деятельности мира, проходящей в инкарнации и реинкарнации, точно так же они не могли иметь понятия об истории. Они должны были жить каждым мгновением, когда оно наступало, и память у них была недолговечной, неустойчивой, хорошо приспособленной к искусству забвения.

Но все это изменилось.

* * *

Как ни парадоксально это может показаться, но ни одно существо Золотого Века не знало и не замечало, что мир меняется. Когда все есть постоянное движение и все есть свобода, когда все может быть превращено во что угодно другое, понятие об эволюции, то есть о фундаментальном движении того, чем являются и чем могут стать предметы, не может иметь никакого смысла. И все-таки, мир менялся. Все движение и вся свобода были сформированы тем существом, которое на это соглашалось. Творцы и сами были сотворены, а их дар созидать и творить был им дан кем-то. Было какое-то начало для всего, всеобщий Акт Сотворения, боги были созданы каким-то более дальним Богом, кто был вне Творения, за пределами беспокойного душевного огня, бурная радость этого огня сделалась фактом бытия.

Когда время перешло в бытие, то же произошло и с изменением, мир не мог всегда оставаться одним и тем же, он имел образец развития, созданный в самое мгновение его первого проявления воображения.