Скэгг сделал еще один шаг, тень от толстого шланга рассекла его лицо.

Френк отступил на тот же шаг.

– Ты и тебе подобные рождаетесь, чтобы умирать.

Ход мыслей преступников-безумцев интересовал Френка ничуть не меньше, чем хирурга интересует характер раковых опухолей, которые он вырезает из тел пациентов.

– Мне подобные? Это ты о ком?

– О людях.

– Ага.

– О людях, – повторил Скэгг с такой интонацией, словно не мог найти более грязного ругательства.

– А ты – не человек. Так?

– Так, – согласился Скэгг.

– Тогда кто же ты?

От безумного смеха Скэгга, холодного, как арктический ветер, Френка передернуло.

– Однако ты тугодум.

– Теперь уже ты мне наскучил. Ложись на пол, расставь руки и ноги, сукин сын.

Скэгг протянул к нему правую руку, и на мгновение Френку показалось, что убийца решил сменить тактику и сейчас взмолится о пощаде.

А потом рука начала изменяться. Ладонь удлинилась, расширилась. Пальцы вытянулись на два дюйма. Костяшки утолщились. Рука меняла цвет, пока не стала коричневато-черной. Кожа обросла жесткой шерстью. Ногти превратились в остро заточенные когти.

– Ты, значит, у нас крутой. Вылитый Клинт Иствуд. Но сейчас ты боишься, не так ли, маленький человечек? Наконец-то перепугался, не так ли?

Изменилась только рука. Лицо, тело, даже вторая рука Скэгга остались прежними. Очевидно, он полностью контролировал происходящую с ним трансформацию.

– Вервольф! – в изумлении вырвалось у Френка.

Взрыв безумного смеха эхом отразился от стен. Скэгг продолжал изменять руку. Пальцы все удлинялись вместе с когтями.