Не переставая кланяться, старик забрался на козлы.

– Благослови вас Бог, господин! И вашу жену тоже.

Как мог, я постарался удовлетворить любопытство Мери и рассеять ее подозрения, сказав, что местные жители неохотно ездят по лесным дорогам в темноте.

– Они боятся волков или разбойников? – спросила Мери.

– Они сами не знают, чего боятся. Предрассудки, дорогая, всегда лишены рациональной основы.

Коляска тронулась, и мы покатили в сторону Карпат. День клонился к вечеру. Разумнее было бы задержаться до утра в Бистрице и передохнуть – мы и так провели в дороге почти весь день. Но нам обоим не давали покоя слова из телеграммы Жужанны: "Приезжайте как можно скорее". К тому же, зная, что дядя послал за нами экипаж, мы не захотели заставлять тамошнего кучера дожидаться нас всю ночь.

Мы ехали вдоль карпатских предгорий. На холмах, живописно изрезанных перелесками, время от времени встречались одиноко стоящие домики – хутора. Изредка попадались деревушки. Мери не скрывала своего восхищения красотой моих родных мест и все время подбадривала меня. Я и в самом деле чувствовал себя виноватым перед нею. Привезти Мери в такую глушь, где все для нее незнакомое и чужое! Но честное слово, после нескольких лет жизни в громадном и грязном городе я успел позабыть не только о местных предрассудках. Я забыл, до чего же красива моя родная страна. А чистый и свежий воздух разительно отличался от лондонского зловония. Я сказал Мери, что через какой-нибудь месяц земля вокруг покроется цветами.

Прошло еще несколько часов. Солнце садилось, окрашивая в бледно-розовые тона величественные заснеженные вершины Карпат. Даже у меня, выросшего в этих местах, перехватило дух от сказочного великолепия природы. Признаюсь: тяжелые предчувствия не мешали мне гордиться родной землей и испытывать тоску по дому. А ведь я совсем забыл о нем в водовороте лондонской жизни.

Родной дом. Каких-то десять дней назад эти слова означали для меня Лондон...

Вместе с наступившими сумерками сумеречными сделались и мои мысли. Я вспоминал страх, мелькнувший в глазах нашего кучера, думал о предрассудках, которые, как в зеркале, отражались в его словах и жестах, и о враждебности, скрытой под внешней учтивостью.

Под стать моим мыслям изменился и пейзаж. Чем выше в горы увозила нас коляска, тем более чахлой и низкорослой становилась растительность. Когда мы поднялись по крутому склону, я заметил невдалеке сливовый сад. Точнее, бывший сливовый сад, ибо в деревьях, представших нашим взорам в сиреневых сумерках, давно иссякли жизнетворные соки. Их стволы чем-то напоминали сгорбленные спины здешних старух-крестьянок, привыкших таскать на себе непомерные тяжести. Мертвые деревья молча взывали к небесам о милосердии. Мне вдруг показалось, что вся земля вокруг сгорбилась. Горбатая земля, горбатые люди, причем суеверия горбили их еще сильнее, нежели тяжелая работа.