Опытный полицейский редко ошибался в оценке людей и их судеб, однако здесь произошло именно это. Господин Умбертини не стал искать новое место или пытаться самостоятельно заниматься изготовлением скрипок. На деньги, скопленные за много лет, он снял скромную комнату в одной из узких улочек, ведущих от площади, где он жил раньше. Плата была невысокой, поскольку комната находилась в полуподвале и была довольно сырой. Ему это не особенно мешало, поскольку в ней он только ночевал.

Большую часть времени господин Умбертини проводил в трактире неподалеку от дома мастера. Прежде он никогда не ходил туда, поскольку не был склонен к алкоголю, к тому же трактир пользовался дурной славой из-за собирающейся там публики. Теперь обе эти причины отпали. Он стал пить, поначалу умеренно, чтобы почувствовать легкую оглушенность, а потом все больше и больше, неощутимо перейдя границу, за которой человек становится алкоголиком. В трактире подавали только дешевое дрянное спиртное, от которого у господина Умбертини после пробуждения в грязной подвальной постели долго болела голова, но он тем не менее снова шел туда.

Завсегдатаи трактира поначалу приняли нового посетителя с подозрением, избегая его общества. Прилично выглядевший, с хорошими манерами, он не был частью их мира. Но по мере того как проходило время и он становился все более похож на них по внешнему облику и поведению, к нему понемногу стали относиться с большим доверием. Он уже не пил в одиночестве, к нему всегда кто-нибудь присоединялся, и в конце концов все места за столом оказывались заняты. Это была весьма пестрая компания, в которой господин Умбертини еще несколько месяцев назад и представить себя не мог: угрюмые наемники из полка, расквартированного в предместье, тощие и гнилозубые шлюхи, карманники, возвращавшиеся из походов по рынкам, оборванные калеки-нищие.

Хотя господин Умбертини вовсе не желал разговаривать с подобными людьми, как, впрочем, и с кем бы то ни было другим, на эту тему, избежать ее стало невозможно, лишь только их отношение к бывшему помощнику знаменитого скрипичного мастера, а ныне — горькому пьянице стало достаточно близким, чтобы сдержанность исчезла. В отличие от полиции, которая не нашла нужным углубляться в причины самоубийства мастера, тайна эта не переставала обсуждаться любопытными завсегдатаями. На господина Умбертини пытались воздействовать самыми разными способами — от лести до угроз, — но он не проронил ни слова. Однако он не мог не слышать все те предположения, что излагали его товарищи по пьянству за столом в трактире сквозь густой, застоявшийся табачный дым и резкий запах кислого пива. Один из наемников, человек с черной повязкой на левом глазу и иссеченным шрамами лицом, утверждал, что слышал из надежных источников — за всей этой историей стоит наследственное сумасшествие. Дед по отцу господина Томази, столяр из ближайшего села, также лишил себя жизни, правда гораздо более мучительным способом. В минуту помрачения ума он заперся в мастерской и стал загонять себе в тело острые инструменты, какие попадались ему на глаза. Каждая рана по отдельности смертельной не была, но, в конце концов, после долгих мучений, он умер от потери крови, не издав ни звука за все время самоистязания. Когда домашние вломились в мастерскую, они увидели жуткое зрелище. Тело столяра, лежавшее на полу с раскинутыми руками, будто горизонтальное распятие, походило на некоего ежа с тридцатью тремя иголками. У жены, бывшей на пятом месяце, случился выкидыш, а единственного четырехлетнего сына потом всю жизнь преследовали ночные кошмары, от которых он просыпался с криком.