– Не стоит отчаиваться, – подбодрил их обоих Чарли. – Если бы вы видели эти дыры у нее на ладонях, если бы вы слышали, какой бред она несет, вы бы поняли, что она балансирует на краю пропасти. Меня совсем не удивит, если при очередном разговоре с полицией она будет бахвалиться перед ними своими подвигами.

– Послушайте, – сказала Кристина, – ее, очевидно, разыскивают в округе Оранж или в районе Лос-Анджелес, но никак не здесь. Почему бы нам не позвонить в полицию – разумеется, анонимно – и не сообщить им, что она в этих краях.

– Превосходная мысль, – сказал Чарли.

Он позвонил из телефонной будки и был весьма краток. Он говорил с дежурным сержантом Пуласки, сообщив ему, что к произошедшему тем днем инциденту в мотеле «Тихая пристань» причастны Грейс Спиви и ее Церковь Сумерек. Он описал белые фургоны и предупредил, что члены секты вооружены автоматами. Он повесил трубку, не обращая внимания на вопросы сержанта.

Вернувшись в машину, Чарли снова развернул газету, нашел в разделе объявлений рубрику «Продажа автомобилей» и углубился в чтение.

Дом был небольшой, но опрятный. Одноэтажный коттедж под двускатной крышей с фронтоном – стиль, который редко встретишь в Калифорнии, – выкрашенный голубой краской, с белыми ставнями и белыми же оконными рамами. Фонари в конце дорожки и на крыльце напоминали латунные корабельные светильники. Дом походил на тихую гавань, в которой можно укрыться от шторма и всяких превратностей судьбы.

Внезапная ностальгия по собственному дому охватила Чарли, он почувствовал запоздалую горечь, вспомнив о том, что сообщил ему утром Генри Рэнкин: его дом, так же как и Кристинин, сгорел дотла. Он убеждал себя, что страховка возместит ущерб, что не стоит оплакивать прошлое, что в жизни есть более важные вещи, чем те, что сгорели в огне. Но сейчас, как бы ни увещевал себя, не мог избавиться от тупой боли в сердце. Стоя в промозглых февральских сумерках под проливным дождем, усталый, обремененный грузом ответственности за безопасность Кристины и Джоя (бремя, тяжесть которого час за часом все увеличивалась), он не мог избавиться от щемящей тоски по любимому креслу, книгам и мебели в своем кабинете.

».Хватит, – гневно приказал он себе. – Нет времени на сантименты и жалость к самому себе. По крайней мере, если мы собираемся жить дальше».

От его дома осталась куча щебня.

Его любимое кресло обратилось в прах.

Его книги превратились в дым.

Втроем в сопровождении Чубакки они поднялись на крыльцо и позвонили.

Дверь открыл седой мужчина, на вид лет шестидесяти с лишним, в коричневом вязаном кардигане.