Мы снова все вместе.

Подошла Роз, обхватила меня руками, опустила голову мне на плечо и загудела:

– Я знаю, знаю, знаю, нам бы следовало разозлиться, нам бы следовало накричать на нее, но она вернулась, с ней все в порядке, она пережила какое-то опасное приключение, но она вернулась домой! Триана, она здесь. Фей с нами.

Я кивнула. И на этот раз, когда обняла Фей, я поцеловала худенькую щечку. Я ощупала ее головку, маленькую, как у ребенка. Я почувствовала ее легкость, хрупкость, а также огромную силу, рожденную в черных водах утробы полупьяной матери.

– Я люблю тебя, – прошептала я. – Фей, я люблю тебя.

Она затанцевала. Она очень любила танцевать. Однажды, когда мы разъехались ненадолго, а потом все вместе собрались в Калифорнии, она все кружила в танце и подпрыгивала от радости, что мы все снова вместе, все четверо, совсем как сейчас, и она принялась резвиться по комнате. Она вскочила на деревянный кофейный столик – трюк, который проделывала и раньше. Она улыбалась, ее глазки ярко вспыхивали, а волосы отсвечивали рыжими искорками.

– Триана, сыграй на скрипке. Для меня. Пожалуйста. Для меня. Для меня.

Никакого сожаления? Никаких извинений? Никакой скрипки.

– Мартин, ты не принесешь другие инструменты? Гварнери. Кажется, у Гварнери есть все струны и на ней можно играть, и в футляре хороший смычок.

– А что случилось с Большим Страдом?

– Я вернула его, – прошептала я. – Пожалуйста, только сейчас никаких споров. Пожалуйста.

Он ушел, что-то ворча под нос.

Только сейчас я разглядела Катринку. Измученная, с красными глазами, она сидела на диване.

– Я так рада, что ты дома, – сказала она срывающимся голосом. – Ты не знаешь. – Тринк много выстрадала.

– Она должна была уйти. Она должна была отправиться скитаться! – сказал Гленн, мягко растягивая слова, и взглянул на Роз. – Она должна была поступить так, как поступила. Главное, что она сейчас дома.

– Давайте сегодня об этом не будем, – сказала Роз. – Триана, сыграй нам! Только не один из тех ужасных колдовских танцев, я больше не выдержу.

– С каких пор мы заделались критиками? – сказал Мартин, закрывая дверь. В руках он держал скрипку Гварнери. Она была очень похожа на ту, на которой я раньше играла.

– Ну же, сыграй что-то для нас, пожалуйста, – попросила Катринка нетвердым голосом, в глазах ее безнадежная боль и удивление. И только взглянув на Фей, она успокоилась.

Фей стояла на столе. Она смотрела на меня. В ней чувствовалась какая-то холодность, твердость; наверное, она могла бы сказать: «Моя боль была больше, чем вы можете себе представить», то есть то самое, чего мы опасались, обзванивая морги и описывая ее по телефону. А может быть, ее вид означал всего лишь: «Моя боль была не меньше вашей».