Выезд на Тель-Авивское шоссе, несмотря на поздний час, был нескончаемо долгий – похоже, чувствительные жители Иерусалима дружно проигнорировали мерзавца-Вагнера, и вся многочисленная публика, заполнившая в этот вечер склоны Бассейна Султана, возвращалась после концерта в Тель-Авив. Интересно, говорит ли этот факт о более высоком моральном уровне иерусалимцев?

Однако первое впечатление оказалось обманчивым: через десять минут медленного равномерного движения по пологим виткам горной дороги большинство машин рассосалось, сворачивая по пути то вправо, то влево. Немногие оставшиеся на шоссе водители приободрились, резко добавили газ и умчались вниз, оставив Клару в полном одиночестве между черной бездной ущелий и черной бездной неба. Черную бездонность этого одиночества не способны были нарушить сдвоенные точки далеких автомобильных фар, петляющих по склону где-то позади.

Невольно возвращенная к наболевшей теме одиночества, Клара не удержалась и попыталась снова рассмотреть себя в сумеречном зеркальце заднего вида. Сейчас, освещенное переменчивыми бликами окаймляющих шоссе фонарей, лицо ее вовсе не выглядело жестким. И взгляд уже не казался таким снайперским, каким он представился ей сегодня в антракте. Да и собственное определение себя как охотницы на мужчин прозвучало простым хвастовством. Если она – охотница, то где же ее добыча? Ничего она за свою долгую – увы! – снайперскую жизнь толком себе не настреляла, потому что по сути была непрактичной дурой и думала только о сиюминутных радостях и мелких победах, тешивших ее бабское тщеславие. Вот и оказалась одна-одинешенька на пороге старости – тьфу, что за слово такое отвратное, вовсе не к лицу красотке Кларе! И даже сына не смогла возле себя удержать, чтобы он хоть раз в неделю приезжал на обед к старушке-матери – он так и застрял в своем неправдоподобном немецком замке, зачарованный ненавистной разлучницей-ведьмой.

Тут Кларе стало себя жалко, – так жалко, что даже какая-то жгучая влажная пленка заволокла ей глаза. Машина воспользовалась ее слабостью и, перестав повиноваться, рванулась вправо, на обочину, сразу за которой темнел глубокий обрыв. Быстро взяв себя в руки, Клара резко затормозила, чиркнув передним колесом о полосатый столбик над самым обрывом. «Ситроен» вздрогнул, фыркнул и остановился.

«Ладно, поплакали и хватит!» – громко сказала себе Клара и, утирая слезы рукавом, вывела машину обратно на дорогу. Стряхнув с души обиды, она огляделась вокруг и заметила, что строй придорожных фонарей остался далеко позади, так что вырубленное в скалах ущелье шоссе освещалось на этом отрезке только фарами проходящих машин.