* * *

В гостиной ничего не изменилось, разве что дверь в залу была снова закрыта и задвинута тяжелым креслом, в котором восседал Жора, сверля задумчивым взглядом то дохлого паука на полу, то рисунок Марины, который он держал в руках. А в остальном не изменилось ничего — ни выражения лиц, ни направления взглядов, ни позы, словно они и не покидали гостиной, и не прошло этих пятнадцати минут, или люди просто застыли, и только сейчас, когда дверь гостиной распахнулась, их губы раскрылись для следующего вдоха. Ольга все так же лежала на диване, с головой закутавшись в толстое лоскутное одеяло Евсигнеева, и Марина все так же заплетала и расплетала свои волосы, казалось, даже не замечая того, что делает.

Говорить они предоставили Олегу, и пока тот излагал свои наблюдения, стараясь быть как можно более беспристрастным и серьезным, прислушивались не только к его словам, произносимым непривычно отстраненным, чужим голосом, но и к себе, пытаясь укрепиться или, напротив, разубедиться в своих подозрениях, кажущихся совершенно невероятными.

— Так вы не нашли новых ловушек? — спросила Кристина, катая между пальцев висящую на шее на цепочке жемчужину.

— Нет, как видишь, раз мы вернулись в прежнем составе, — Кривцов снова перешел на свой обычный тон. — И кстати, мы до сих пор отражаемся в зеркалах и тень отбрасываем, так что можешь не смотреть на нас такими круглыми глазами. Может, осениться крестным знамением?

— В таком разе, чего тогда об этом тереть?! — Алексей небрежно махнул рукой. — Только паук такой непонятно откуда взялся, а так… ну, подумаешь, часы остановились, лампочка пере…

— Идиот!

Голос был тихим, но жестким, хлестнувшим, словно смоченный в соленой воде кнут, и все не сразу поняли, что принадлежал он Алине. Она медленными шагами вышла на середину гостиной — так тихо и невесомо, словно ноги ее не касались серебристого коврового ворса. Сейчас она казалась маленькой, но гораздо более значительной.

— Неужели вы до сих пор не понимаете?! — в ее голосе прозвучало искреннее изумление, и она обвела взглядом остальных. Никто не смотрел на нее с одинаковым выражением — она видела и интерес, и страх, и опаску, и раздражение, и злость, и недоумение, и даже легкое подобие понимания, пытающееся пробиться сквозь привычно-уверенное «не может быть». — Все эти вещи, наши вещи, особые вещи, которых тут не может быть по двум причинам — во-первых, о них никто не знает, во-вторых, их не может существовать!

— Я говорил, что способ вытаскивания информации… — начал было Жора, но его перебил тихий смех Виталия. Он прислонился к стене под одной из Вершининских картин и, глядя перед собой невидящими глазами, смеялся, не открывая рта. Смех был монотонным и совершенно бездушным. Лицо Кристины жалобно сморщилось, и она резко взвизгнула: