— Я не могу так же здорово высказаться, но у меня примерно те же пожелания, — сообщил Роман, все еще смеясь.

— Вы… — лицо Дениса пошло рябью, растягиваясь во все стороны, — вы сейчас сдохнете все!.. но не сразу, обещаю! Будет очень много боли, вы не представля…

— Да хорош стращать-то! — невежливо прервал его Савицкий. — Без толку, не понял еще что ли? Мы боялись… но, видишь ли, нам всем бояться быстро надоедает. Больно будет, верю… но пока не загнемся, нам будет еще и исключительно смешно. Не тот ты народ выбрал, Денис. Витал бы где-нибудь в Штатах, там таких любят.

— Козел! — подытожил голосок Ксении. — Так дадут мне пиво или нет?

Денис снова принял облик беззаботного парнишки, но, казалось, ему это далось с большим трудом, и улыбка его была похожа на складку присобранной шторы.

— Что ж, понимаю… А чего ж моя сестрица не высказывается, а? — он сделал шаг в сторону. — Ри… О! — Денис звонко хлопнул в ладоши. — Да пока вы тут геройствовали, она попросту удрала!

Роман обернулся — в коридоре их было только трое, а правая дверь в дуплообразный проход была плотно закрыта. В сущности, он и так чувствовал, что Риты с какого-то момента времени уже нет за его спиной, но только сейчас убедился в этом окончательно. И тут его ноздрей коснулся запах. Чуть сладковатый запах горелого мяса — и другой — горящего дерева. Из дверной щели потянулся сизый дымок, и Роман услышал вскрик — глухой, надрывный, наполненный болью.

— Сука! — вдруг визгливо завопил Лозинский и метнулся к закрытой двери — почти не уловимое глазом движение, но Роман опередил его. Ему никогда не приходило в голову, что он может опередить призрака.

Ты ведь знал, Рома, ты ведь практически знал… почему же ты позволил?

У всех свои законы.

… и только после всех этих дерганий я писала последнее предложение и ставила число. Вот тогда уже книга считалась законченной и была неприкосновенна.

…свои законы…

Разве писать можно только пером и только на бумаге?

Он с разбега ударился в дверь и распахнул ее. Рита, скорчившись и прижав к груди правую руку, вздрагивала на деревянном полу, и вокруг нее уже танцевали острые язычки пламени, трогали рассыпавшиеся влажные волосы, и те тихо потрескивали. Возле ее плеча лежало то, что некогда было ножом с широким лезвием. Теперь это больше походило на оплавленную, расползающуюся стеариновую свечу. А на полу большими шатающимися буквами было выцарапано одно-единственное предложение, и под ним стояла дата. Там пол полыхал вовсю, но буквы были вырезаны очень глубоко — Роман даже представить не мог, чего ей это стоило и как она смогла это сделать — и были все еще хорошо видны. Казалось, надпись на полу была сделана огнем.