Нельзя сказать, что только лишь новорожденная северная империя привлекала взоры вечно голодного трансильванского кочевника. И благодатный разбойный Иран имелся в свое время в виду, но после внезапной, хотя и закономерной гибели шаха Надира из виду как-то пропал. К великой досаде Змея, который пусть и не был по сути своей натуры беззаветным магометанином, но тем не менее к любому учению христианского толка относился с врожденным высокомерным предубеждением. Однако решение было принято, и путь братства отныне лежал в новую Великую Россию, через горы в Дербентское ханство, оттуда, минуя Кахети и, далее, черкесские аулы, прямиком на Дон. И дальше, дальше на север, к темным водам Балтики, к снежным вьюгам и золотым дождям над особенно удачливыми и предприимчивыми головами.

Неприятности начались, еще когда маленький отряд был только на подходе к границе покидаемой османской Порты. Надо ли изумляться тому обстоятельству, что причиной их явился «малыш» Омар. Новая, нежданно полученная им сущность будто бы нажала на некий спусковой крючок внутри его гаденького нутра и, раскручиваясь со стремительной смертоносностью сорвавшейся с барабана туго натянутой цепи, становилась жуткой, неуправляемой реальностью. Понятия «бессмертный» и «больше, чем просто человек», чьей кровью Омару отныне предстояло поддерживать свои необузданные силы, слились в нем в странную комбинацию выводов, легко сводимых в одно лишь выражение: «Дозволено все». Те же правила братства, которые почти безуспешно пытался втолковать новичку Янош, Омар принял как-то извращенно однобоко. Выходило, что бы он ни сотворил, что бы ни содеял с выгодой для себя или из злобного куража, старший брат всегда будет за его спиной, защитит, укроет и ни за что не выдаст врагу. Обязательства, ложащиеся на самого Омара, как на полноправного члена общины, последний упускал из виду или не рассматривал вовсе.

Передвигаться по султанским землям богатым, путешествующим по высочайшему, купленному за немалые деньги, разрешению знатным османам следовало чинно и без непотребств, неподобающим их положению. И уж совсем не входило в намерения братьев привлекать излишнее внимание к своему каравану. Нет, вовсе не дорожных искателей приключений, какие уж теперь разбойники, да и постоять за себя могли без труда, а вот ненужное любопытство властей было бы им совсем некстати. «Малыш», однако, такие пустяшные соображения до себя отказывался допускать. Словно сорвавшийся с привязи бешеный пес, он, попирая благоразумие и оправданную, строго ограниченную необходимость, отправлялся на ночные, бессмысленно жестокие вылазки, убивая забавы ради и грабя так, будто питал себя не обычной пищей и водой, а только лишь кровью и золотом. И кровь ему не была нужна, столько крови не выпить и за год, но лил и лил ее, наслаждаясь обретенным могуществом, будто новой, купленной на базаре дорогой игрушкой. Янош, относясь все еще к Омару как к неразумному ребенку, оставленному на его попечение, пытался обуздать его пыл словесным внушением и легкой трепкой, но все было без толку. Омар виновато кивал, утирал кровавые сопли разбитого носа, затихал на некоторое время, и все далее повторялось сначала. Бык Хайдар, чем дальше, тем больше, мрачнел и ворчал недовольно под нос, однако руки на худого щенка не поднимал, противно было мараться. Змей же чувств своих скрывать и не думал, плевался Омару вслед и ругался неподобающими правоверному словами, проклиная «поганого ублюдка, выкидыша тощей ослицы», пару раз затевал и нешуточные драки, когда Омар наотрез отказывался сдать награбленное золото в общинную казну.