Дождавшись, пока за подвальным оконцем стемнеет, Флора с Петером впервые заговорили о том, чтобы выйти из дома. Вот уже несколько часов до них не доносилось ни звука, но кто его знает? Когда Петер открыл ей дверь, Флора аж вздрогнула. Он и раньше был худющим, но сейчас от него остались только кожа и кости. Не успела Флора войти, как Петер накинулся на принесенные ею фрукты. В комнате стояла вонь. Не успела Флора об этом подумать, как Петер ответил, не прекращая жевать:

— Я знаю. Извини. Не мог вынести ведро.

Поверх тряпки, прикрывающей его «туалет», теперь лежало одеяло, но запах все равно проникал сквозь ткань.

— Петер, ну нельзя же так.

А как можно?

Флора засмеялась. Теперь, когда все остальные звуки исчезли, голос Петера четко раздавался в ее голове. Пока они здесь, говорить вслух было ни к чему.

Не знаю, — подумала она.

Ну вот. Вечером устроим вылазку, — ответил он.

В ожидании вечера они занимали себя игрой в покер на спички, которая вскоре превратилась в соревнование, кто лучше сумеет скрыть свои мысли. Поначалу они мгновенно угадывали карты друг друга, но спустя какое-то время им уже приходилось попотеть, чтобы вычислить следующий ход противника, продираясь сквозь посторонние шумы, цифры и пение. Вскоре они так наловчились, что от попыток преодолеть все эти мысленные заслоны заболела голова. Тогда они попытались усилием воли заставить себя перестать читать мысли друг друга.

— Какая карта? — спросил Петер, держа перед собой карту рубашкой к Флоре.

В голове тут же мелькнуло: семерка крестей. Сколько бы раз они ни пробовали, ничего не получалось. Как Флора ни старалась заблокировать мысли Петера, отключить телепатию не удавалось. Если человек специально не создавал помех, не читать его мысли было невозможно.

За те несколько часов, что они провели в подвале, Флора узнала Петера лучше, чем когда-либо, пожалуй, даже лучше, чем ему бы того хотелось. А он, в свою очередь, узнал все про Флору. И она даже знала, что он про это думает, а он знал, что думает она. К восьми часам эти психологические игры стали совершенно невыносимыми — такая своеобразная пытка в тесном подвале. Они все чаще поглядывали на окно, проверяя, не стемнело ли еще и не пора ли им отсюда выбраться.

Без десяти девять подвал погрузился во тьму, и только серый прямоугольник окна выделялся на темной стене. Петер произнес:

— Ну что, пойдем?

— Пойдем.