Хотя я отчаянно молотил руками, я начал медленно опускаться на дно. Труп обнимал меня, как стосковавшаяся любовница. Разве не этого хотел бы Микцанцикатли, подумал я. Разве не нужен деле ему на самом только я, поскольку мой еще не родившийся сын отобрал у него шанс поживиться моим сердцем? Я изо всех сил сосал загубник, но запас кислорода исчерпался полностью. Я чувствовал, что через секунду у меня лопнут легкие.

Тогда труп задрожал и неожиданно оторвался от меня. Саван лопнул, освобождая мои руки и ноги. Через открытое стекло маски я увидел Квамуса, который вращался в мутной воде, размахивая стальным багром. На его заостренном конце, глубоко проткнутый, торчал синий гниющий труп миссис Гулт, от которого отваливались куски плоти, как чешуя с испорченной рыбы. Квамус размахнулся в последний раз и швырнул труп на дно. Труп медленно стал падать, с багром, торчащим между обнаженными ребрами. Квамус развернулся, схватил меня за руку и резким жестом указал наверх. Я кивнул головой. Мне не нужно было второго указания. Я уже почти терял сознание из-за отсутствия воздуха.

Вернувшись в лодку, мы не сказали ничего ни Уолкотту, ни его дочери, хотя оба были потрясены. Лори сделала нам по чашке горячего кофе, и мы отдыхали четверть часа, пока Уолкотт готовил динамит. Оба ящика он утяжелил большими балластами, чтобы они упали прямо на дно и чтобы позже их было легко затолкать в проделанную нами яму.

— Как вы думаете, погода удержится? — спросил я Уолкотта, допивая кофе.

— Пожалуй, — ответил он.

Когда я надевал на спину два следующих баллона с кислородом, то мимолетно подумал об Энн Патнем — ведьме, которая пожертвовала собой, чтобы мне не нужно было держать слово, данное Микцанцикатли. Ну что ж, сказал я себе, пока мне не надо принимать окончательного решения — во всяком случае, пока ялик не окажется на берегу, и даже тогда у меня будет время подумать. Я верил во все, что старый Эвелит рассказывал мне о страшной и разрушительной мощи Микцанцикатли, но все еще чувствовал сильный соблазн освободить Не Имеющего Плоти и вернуть себе жену и еще не рожденного сына, которых я так сильно любил.

Но не обманывал ли я сам себя? На самом ли деле я так хотел вернуть Джейн к жизни, или мной руководила лишь идиотская романтическая отвага? Я уже как-то свыкся с тем, что Джейн нет, и в гораздо большей степени, чем был склонен это признать. Раз мне доставляла такое удовольствие Джилли, то, видимо, подсознательно я был убежден, что никогда уже не смогу любить Джейн. Ведь если бы я уехал на шесть недель по делам, то я никогда не изменил бы жене, даже в мыслях. И все же я был в постели с Джилли, хотя после смерти Джейн прошло немногим меньше шести недель.