Конечно, тогда я не отдавал себе отчета, что еще никогда со дня гибели Джейн не был так близок к нервному срыву. Видимо, я находился на грани безумия, если не смог уговорить себя, что должен помочь освободиться Микцанцикатли. Я до сих пор холодею от этого воспоминания.

Я вышел из ресторана и вторично прошел по доскам веранды. На дворе было так темно, будто уже наступила ночь, а ведь еле миновал полдень. Изъеденный водой медный ящик все еще лежал на платформе, прикрытый кусками брезента. С противоположной стороны платформы находился запертый шкаф с надписью ПОЖАРНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ. Обойдя ящик, я подошел к шкафу, осмотрел заржавевшие засовы, а потом несколько раз сильно ударил ногой, пока левая часть двери не оторвалась и я не мог ее полностью отломать. Внутри был свернутый шланг и то, что я искал: пожарный топорик на длинной рукояти.

Я вернулся к ящику и стянул брезент. Ящик казался еще больше, чем до этого: зеленый, массивный и зловеще молчаливый. Я коснулся пальцами чешуйчатой поверхности и почувствовал удивительный приступ страха, будто я, не желая того, коснулся в темноте гигантской стоножки. Потом, под влиянием порыва, я замахнулся топориком и нанес сильный удар по боку ящика.

Раздался глубокий звенящий звук, а ящик как будто задрожал. Я нашел место удара. Острие топорика проникло глубоко и пробило металл почти навылет. Медные стенки были первоначально не менее дюйма толщиной, но из-за уничтожающего действия соленой воды стали почти в два раза тоньше.

Я снова размахнулся топориком.

— Освобождаю тебя, — прохрипел я, когда лезвие пробило крышку ящика. — Освобождаю тебя во имя Отца.

Я еще раз размахнулся и ударил.

— Освобождаю тебя, — проговорил я. Я слышал свой собственный голос, звучавший незнакомо, будто говорил кто-то другой. — Освобождаю тебя во имя Сына.

Небо надо мной зловеще потемнело. Ветер свистел и выл, волны в заливе высоко вздымались и покрывались пеной. Другой берег уже почти не был виден, а на побережье Грейнитхед деревья склонялись и гнулись на ветру, как пытаемые души.

Я еще раз поднял топорик и еще раз с силой опустил его на крышу ящика.

— Освобождаю тебя, — прокричал я. — Освобождаю тебя во имя Святого Духа!

Я услышал поразительный стон, который мог бы быть воем ветра или чем-то другим: стоном отчаявшегося мира. Перед моими глазами темно-зеленый медный гроб лопнул и раскрылся, а потом лопнул еще в одном месте. Чешуйки корродировавшего металла посыпались на бетонную платформу. Изнутри ударила кислая вонь, смрад гниющей падали, огромной подохшей крысы, найденной под полом в старом доме, трупа младенца, засунутого в камин.