Несколько дней после этого Масалитинов довольно поздно возвратился от товарища. Мила лежала в постели после обычной ванны, но не спала. Она была бела, как ее батистовая сорочка, а ее большие зеленоватые глаза сверкали фосфорически, как у кошки. Пожирающим взглядом уставилась она на мужа.

Увидав, что жена проснулась, Михаил Дмитриевич нагнулся поцеловать ее; но в ту же минуту она, обвила его шею, притянула к себе и, как магнит, прилипла своими губами к его. Этот поцелуй был так порывист, что он зашатался; у него сделалось головокружение и жутко забилось сердце. Ему не хватало воздуха, и он чувствовал, что продлись такое состояние еще минуту, он упадет и умрет. Решительно собрал он все силы, чтобы вырваться из цепких рук, змеей обвивших его шею, но Мила одарена была в ту минуту сверхъестественной силой, и уста ее срослись с устами Масалитинова.

Завязалась безмолвная, но отчаянная борьба. Он, как безумный, отбивался, стараясь оттолкнуть Милу, обвившую его шею; а та, несмотря на свою хрупкость и прозрачность, была точно стальная. У него мутилась и голова, в ушах шумело, а перед глазами завертелись огненные круги.

«Господи Иисусе, спаси меня!» – молнией пронеслось в его умиравшем сознании, и последним, нечеловеческим усилием он рванулся назад.

Руки Милы стремительно разошлись, а Масалитинов, словно пьяный, упал на ковер.

Минуту спустя он с трудом поднялся; но, сделав, шатаясь, два шага, почувствовал снова головокружение и опустился на кресло в ногах постели. С усилием протянул он руку и нажал электрическую кнопку, имевшую сообщение с комнатой Екатерины Александровны.

Через несколько минут г-жа Морель вошла в халате, удивленная и встревоженная. Увидав лежавшего в кресле с закрытыми глазами Масалитинова, задыхавшегося и с прижатыми к груди руками, она побледнела и проворно подошла. Одного взгляда, брошенного на Милу, замертво лежавшую с посиневшими губами, скрюченными пальцами и почерневшими ногтями было достаточно, чтобы понять происшедшее. Она хорошо помнила, что в детстве у Милы бывали такие «странные» припадки; тогда она бросалась то на нее, то на нянек или гувернанток, присасываясь точно пиявка к своей жертве; когда же наконец ее отрывали, у нее делался обморок и в продолжении целых часов она, вся посинев, лежала без чувств.

Поспешно схватила Екатерина Александровна с ночного столика стакан вина, приподняла голову Масалитинова, стучавшего зубами, как в лихорадке, и дала выпить, а затем смочила полотенце и вытерла его побелевшее лицо. Через несколько минут тот пришел в себя и встал, но был слаб, как после болезни, хотя и в полном сознании.