Втайне девушка злилась на Эдвина за то, что он не посвятил ее в курс дела, утаив истинную причину приезда в музей, но момент был не подходящим для упреков и выяснения отношений.

Бэрримор показывал удивительную смелость и дрался с колдуном почти на равных. Сцепившись, противники катались на полу около саркофага, сметая все на пути.

Одна из старинных ламп упала, и огонь метнулся в сторону Катрионы; на стенах затанцевали зловещие отблески. Лица дерущихся исказила боль и ненависть, катаясь в схватке они то появлялись, то вновь скрывались в тени за саркофагом.

Понимая, что необходимо принимать какие-то действия, Катриона стала расшвыривать в стороны лампы и стирать нарисованный на полу магический рисунок, полагая, что Маунтмейн может черпать силу из схемы.

— Скорее, помоги мне, — крикнула она Эдвину.

Видимо, колдуна действительно можно было обезвредить только подобным образом, ибо старик начал терять силы. За считанные секунды Уинтроп и Катриона уничтожили магическую диаграмму. Созвездие на полу стерлось, лампы перевернутыми лежали у стен, в некоторых горело воспламенившееся масло.

Бэрримор стал побеждать. Вновь схватив мага за горло, актер пытался столкнуть его в саркофаг на мумию. Камень потускнел, и различить в темноте, у кого находится рубин, оказалось невозможно.

Внезапно раздался жуткий крик: маг и актер закричали одновременно. Звук оказался настолько нечеловеческим, что Катриона почувствовала, как волосы встают дыбом. Посмотрев на Эдвина, девушка поняла, что он тоже в ужасе. Тайные агенты силились разглядеть в полумраке дерущихся противников.

Наконец, подойдя поближе, тайные агенты увидели, что в саркофаге в неестественной позе валяется колдун, костлявая старческая рука застыла на груди мумии: Маунтмейн был мертв. Лежавший на полу рядом с саркофагом Бэрримор встал и, пошатываясь, медленно направился в сторону Эдвина. Разорванная рубашка актера висела клочьями, на груди зияла страшная рана.

— Я умер, Горацио, — сказал Великий Профиль.

Катриона и Уинтроп с ужасом смотрели на жуткую рану, силясь понять, каким образом Бэрримор умудряется разговаривать.

— Я умираю, могучий яд затмил мой дух, — вновь читал Бэрримор строки из "Гамлета".

Постепенно голос актера становился все сильнее. Во мраке подземелья краснела дыра на сердце, но не от крови, а от мерцающего в груди света.

— Боже правый, камень внутри него! — еле выдохнул Эдвин.

Кожа медленно, словно по волшебству, затягивала рану, свет исчезал в глубине, в глазах актера зажглись красные точки.

Катриона держала Эдвина за руку. Из своей ложи молодые люди могли видеть, как потел от волнения Бэрримор, читая монолог Гамлета. В вечер премьеры театральный зал был полон, некоторые люди толпились в дверях в надежде увидеть хоть что-нибудь. Давно мечтавший о заветной роли, Великий Профиль сиял.