Короче говоря, если не вдаваться в душещипательные подробности, смысл тирады сводился к следующему: бедняга напоролся на колючую проволоку во время газовой атаки; нескончаемые бомбардировки разрушили и без того слабую психику; убит, как трус, вражескими подонками. Плюс к этому прилагалось складное объяснение, почему духу потребовались годы, чтобы предстать перед возлюбленной.

Вспыхнул луч света. Он, казалось, исходил ниоткуда, при этом дым наполнился внутренним сиянием и стал закручиваться в спираль. Один из присутствующих в комнате — известный предприниматель, специализирующийся в производстве фарфора, — испуганно вскрикнул, ловя ртом воздух; лицо его жены скривилось от зависти, одновременно сочетающейся с восторгом: их сын погиб в битве при Пашендейле[1].

Из луча света начала вырисовываться человеческая фигура: мужчина в выцветшей военной форме серого цвета, которая изначально, надо полагать, была оливково-коричневой. Фуражка приобрела четкий контур, а вот очертания лица оставались расплывчатыми; определить звание военного также не представлялось возможным, поскольку погон практически не было видно.

Руки Катрионы, окольцованные цепкими пальцами гадалки, окончательно похолодели; только сила воли помогла ей не завизжать. Мадемуазель Астарта резким движением, как пушинку, выдернула Катриону со стула.

Фигура задрожала в воздухе.

— Он хочет, чтоб ты знала…

— …что я ему очень дорога?

— Да. Именно.

Расценки мадемуазель Астарты были четко фиксированы: пять фунтов за сеанс. Но клиентки, которым удавалось «войти в контакт» со своими возлюбленными, испытывали такое помутнение, что запросто могли удвоить и даже утроить ставку. Покойники не очень охотно общались с теми, кого поджимали средства.

Катриона начала всматриваться в покачивающийся силуэт солдата.

— Я кое-чего не понимаю, — задумчиво сказала она.

— Чего, деточка?

Мадемуазель Астарта была старше Катрионы не больше, чем на год.

— Мой дорогой Эдвин…

— Да! Эдвин! Его именно так и зовут. Теперь я отчетливо слышу это имя!

На губах Катрионы заиграла легкая улыбка.

— Эдвин… не то чтобы… мертв…

Гадалка застыла на месте; ее ногти впились в кисть девушки, лицо исказилось безмолвной яростью. Катриона высвободила руку и отодвинулась в сторону.

— Музыка, полагаю, заглушает шум проектора?