«Так вскрывают себе вены те, кто решился наверняка, — вспомнил Пол слова Боба Холливелла. — Они не полосуют запястья как придется. Наоборот, вонзают лезвие в мякоть у локтевого сгиба и режут наискось, до ладони. Тогда кровеносные сосуды будут перерезаны и их нельзя будет ни прижечь, ни перевязать».

Марджори Пегг подняла голову и посмотрела на Пола. Она двигалась словно в замедленной киносъемке. Все в классе было правдиво до мелочей, включая безупречно чистые чернильницы. Лишь его хозяйка выпадала из общей картины. Отвратительная пародия на свою живую копию. Она с трудом передвигала ноги, и Ситон увидел, что они обмотаны обрывками газет, перевязанных бечевкой. Марджори Пегг улыбнулась, растянув провал рта. Пол вспомнил, что на фотографии у нее были начищенные до блеска туфли. Неужели ее уволили после того печально известного события? Возможно, она сама все расскажет. Но сейчас Ситону меньше всего хотелось, чтобы призрак заговорил с ним.

Глядя на мисс Пегг, он вспомнил еще кое-что. Ранним ноябрьским утром тысяча девятьсот двадцать восьмого года, когда гостившие у Фишера Пандора и ее спутник шли на кухню попить кофе, Уитли обмолвился, что для рождения зверя необходимо чье-то самоубийство. Никаких дальнейших объяснений он ей дать не потрудился.

В окнах мелькнул свет. Цепочка мерцающих огоньков примерно на высоте человеческого роста Ситон догадался, что это горят фонарики на касках шахтеров, спешащих на смену в свой забой. Мисс Пегг повернулась к окну и, выронив мел, прикрыла ладонью щель рта. Шахтеры пели. Что-то задушевное. Они выводили песню с особым подъемом. Может, «Люди Харлеха»?[88] Неужели в этой части Уэльса были залежи угля? Пол напряг память, но так ничего и не вспомнил. Он был готов допустить, что недалеко от Абердифи находились сланцевые разработки, но насчет шахт все же сильно сомневался.

Марджори Пегг вдруг покачнулась, с трудом устояв на своих ободранных ногах. На стене справа, рядом с книжным шкафом, Ситон заметил деревянную доску с прибитыми в ряд крючками для одежды. Очевидно, ученики, уходя, забрали свои пальто. Кроме одного. На ближайшем к Полу крючке висел детский синий плащ. На него был накинут голубой шарф, а сверху — синяя фуражка с белым околышком. Над козырьком красовалась искусно вышитая серебряными и алыми нитками эмблема. Все остальные крючки были пусты. На последнем из них висела, зацепившись выгнутой ручкой, чья-то трость. Конец трости был выпачкан какой-то темной жидкостью, капавшей на пол и образовавшей уже небольшую лужицу. Ситон перевел взгляд на учительницу и заметил, что от нее не укрылось его внимание к трости. Он больше не мог смотреть ей в глаза, превратившиеся в пустые темные дыры.