— Ничего не случилось. Вероятно, все дело просто в жаре.

Она спрашивала себя, знал ли он о том, что она видела. В любом случае, он мог читать об этом в ее мыслях, может быть, он этим сейчас и занимался. Внезапно ей пришло в голову, что он не сможет этого сделать, если она воспротивится этому. Или, по крайней мере, попробует закрыться от него.

Большим напряжением воли она внушала себе, что то, что происходит в ее голове, не предназначено для Кваббо. Уже через пару секунд по наморщенному лбу сана она поняла, что ее попытка удалась, его стремление проникнуть в ее мысли наткнулось на преграду, сооруженную ею вокруг своих мыслей.

Ощущение прикосновения рук мертвецов было все еще свежо и вызывало страх, но, тем не менее, она ощущала триумф. С одной стороны, ей удалось взять под контроль силу своего взгляда — отныне не будет возникать никаких неподвластных ей видений, с другой — она больше не позволит Кваббо читать свои мысли. Было достаточно причин для радости.

Кваббо ничего на это не сказал, только обреченно дернул поводья и погнал верблюда вперед. Сендрин приказала своему верблюду лечь, поднялась в седло и последовала за саном. Ужас, который до сих пор владел всем ее телом, исчез, и чувство, что она добилась победы, стало еще сильнее. Она была горда, однако прилагала все усилия, чтобы не впасть в эйфорию. Сейчас она не могла себе позволить необдуманных поступков.

Даже через час пути над песком по-прежнему возвышались части отдельных каменных сооружений и блестящие шпили башен. Енох, должно быть, был огромным городом. Селкирк вряд ли смог откопать весь город, как он это утверждал в своих записках. Сендрин невольно спрашивала себя: а что, если в его дневниках есть и другие неправдивые сведения? Почему лорд лгал сам себе, ведь записки предназначались только для него?

Несколько недель назад в беседе с профессором Пинтером ей стало ясно, что Селкирк после открытия Еноха посвятил себя следующей — и последней — своей находке в Калахари. Очевидно, оттуда он приказал доставить камни, которые были встроены в стены поместья в Ауасберге. Было ли это то место, к которому вел ее Кваббо? Что делала там женщина, призывы которой она слышала? И что привело ее в такое отчаяние, что она звала Сендрин, чужеземку, находящуюся от нее за сотни километров, и просила ее о помощи?

Но делала ли она это вообще? Конечно, в ее призывах звучали страх и безнадежность — вне всякого сомнения, женщина нуждалась в помощи. Но просила ли она Сендрин хоть раз открыто об этом? Она больше ничего не произносила, только называла ее по имени, посылая сигналы, которыми был наполнен мир шаманов. Просила ли она ее о чем-то? Нет, не было ничего такого. Что, если эти призывы были скорее предупреждением? Значит, нельзя оставаться слепой и глухой к тому, что ее окружало. Она должна быть осторожной, наблюдать за Кваббо, за пустыней, которую они пересекали. Вероятно, тогда она смогла бы найти ключ к тем многочисленным загадкам, с которыми судьба сталкивала ее на протяжении последних месяцев.