К весне 1937 года тогдашняя генерал-мать Отиль Роланд, достигшая возраста восьмидесяти пяти лет и серьезно больная, поняла, что этот год ей не пережить, в связи с чем предприняла два следующих шага. Во-первых, она отправилась в Рим, где встретилась с кардиналом Ратти, чтобы спросить его совета. В то время многие люди, обладавшие политическим чутьем, уже понимали, что надвигается новая европейская война… Роланд боялась, что эта война будет отличаться от предыдущей и тем, что враждующие стороны перестанут терпимо относиться к нейтральным монахиням, пытающимся прямо на поле боя оказывать помощь «и вашим, и нашим», и тем, что жертвы, в том числе и среди мирного населения, окажутся гораздо выше. Кардинал обещал проконсультироваться со своим братом, Папой Пием XI, относительно дипломатических аспектов этой проблемы и, разумеется конфиденциально, стал предоставлять руководству общества затрагивающие его интересы сведения, собранные превосходной дипломатической службой Ватикана.

Вторым ее шагом стало общее собрание ордена. 17 мая 1938 года более семи сотен сестер (все, имевшие возможность оторваться от работы) съехались в Дом матери, находившийся в Намюре, близ Парижа. По большей части то были молодые женщины и девушки, для которых основательница ордена, первая генерал-мать Мари Анж Бервилль, являлась персонажем историческим и даже легендарным. Впрочем, почти то же самое можно было сказать и о созвавшей их особе.

Произнесенная ею тогда речь издана не была, но ее отличали столь удивительная содержательность, красноречие и дар предвидения, что впоследствии многие сочли возможным воспроизвести ее в своих воспоминаниях. Автору этих строк посчастливилось услышать ее лично, и она прекрасно запечатлелась в памяти, хотя, справедливости ради, необходимо отметить, что воспоминания имеют свойство модифицироваться в соответствии с тем, как фактически разворачивались события.

Так или иначе, Отиль Роланд пророчила европейскую войну, и война разразилась. Она предупреждала, что народы, к которым принадлежат собравшиеся сестры, поднимутся друг против друга, и они поднялись. Она предрекала, что мирное население понесет жертвы, неслыханные для Европы со времен Тридцатилетней войны, и это тоже сбылось, правда, в таком масштабе, какого, при всем ее пессимизме, не могла вообразить себе даже генерал-мать. Она говорила о склонности современных государств превращать войну в политику, а политику в войну против гражданского населения и при этом не боялась открыто назвать преступников. Она сказала, что испанским, итальянским и немецким сестрам придется бросить вызов их правительствам ради исполнения обетов, а также, вопреки сложившемуся обыкновению, работать тайно. Ну а под конец заявила, что умирает, и предложила съезду выбрать ее преемницу.