Прямо напротив Инчикора выловили из воды громадную дохлую свинью; Тул говорил, что, к своему изумлению, обнаружил Паддока, который поливал ее слезами, называя «брат мой!». Эта маленькая сценка пополнила запас застольных монологов доктора и приобрела большую популярность.
Тул, любивший Паддока, заключил его в крепкие объятия и, отдышавшись, радостно крикнул тем, кто был впереди: «Он нашелся, нашелся!»
— О, слава Богу! — воскликнул маленький Паддок, обратив взор к небесам. — Но вы вполне уверены?
Доктор готов был уже подумать, что пережитые невзгоды свели Паддока с ума.
— Какой
— Я… о Боже!.. Я не вполне понимаю… он утонул? Во имя всего святого, Клафф утонул? — взмолился Паддок.
— Разве что в простынях, — отозвался присоединившийся к ним Лиллиман.
— Так он не… не утонул?
— Ну вот еще! В кувшине горячей воды, куда он сунул ноги, вряд ли утонешь.
— Где он… где Клафф?
— Проклятье!.. В постели, у себя дома, уже полчаса пьет горячий пунш.
— Вы в этом уверены?
— А как же, я сам видел, — клятвенно заверил Лиллиман.
Бедный маленький Паддок сцепил руки, возвел глаза к небесам и излил свою благодарность в горячей, почти что истерической молитве — в смерти Клаффа он целиком и полностью винил себя и теперь испытывал ни с чем не сравнимое облегчение.
Тем временем пожилые джентльмены в клубе пребывали в напряженном ожидании, в том не лишенном приятностей ужасе, какой испытываешь, мысленно рисуя себе катастрофы, приключающиеся с кем-нибудь другим. Минут через десять вошел молодой Спейт.
— Ну как, — спросил полковник, — Клафф спасся или?..
— Клафф цел… Тонул, но спасся. А вот бедного Паддока не могут найти.
— Что?
— Боюсь, что он утонул.