Пелл изрек несколько высокоумных фраз; более словоохотливый Тул провел доказательное сравнение между формой найденного железного обломка и очертаниями нанесенных Стерку черепных ран; Диллона слушали недолго и перекрестному допросу не подвергали. Настал черед защиты.

Адвокат указал на целый ряд существенных обстоятельств. Во-первых, речь была возвращена Стерку в результате целенаправленного вмешательства подсудимого — поступок весьма маловероятный, если этим он навлекал на себя погибель! Далее, сознание Стерка — несомненно, помутившееся — так и не прояснилось вполне вплоть до самой его кончины. Изложенная им чудовищная небылица, не имеющая и тени правдоподобия, стала единственным основанием для клеветнического навета на добропорядочного джентльмена с безукоризненной репутацией. Прослышав о возведенной на ответчика клевете, церковный сторож клерк Айронз задумал подтвердить истинность этой басни под присягой — с очевидной целью снискать расположение молодого лорда Дьюнорана — с ним он толковал, ни словом не обвинив мистера Пола Дейнджерфилда, еще до того, как стали известны измышления доктора Стерка. Беспринципному интригану пришло в голову приписать убийство Боклера именно этому состоятельному, всеми уважаемому члену общества.

Мистер Дейнджерфилд, сидя на скамье подсудимых, то согласно кивал, то презрительно ухмылялся. Он с одобрением выслушал заученное страстное выступление адвоката, кидая временами взгляд на жюри присяжных, которые должны были решить его участь. Атмосфера в зале делалась все более наэлектризованной, как перед грозой, однако Дейнджерфилд, сохраняя независимый вид, держался стойко, словно желал оскорбленно заявить: «Хороша шутка, нечего сказать: меня, Пола Дейнджерфилда, эсквайра, светского человека, известного всем и каждому, обладающего капиталом почти в двести тысяч фунтов стерлингов, вынудили явиться сюда и держать ответ за убийство жалкого чейплизодского докторишки!» Меж тем близился вечер. Судья прочел свое резюме при свете свечи: подчеркнуто сухим и равнодушным тоном он потребовал для образцового джентльмена с кошельком, полным гиней, смертного приговора — картина повешения ничуть его не смущала.

Когда присяжные удалились на совещание, судья, не покидая места, съел тарелку супа, громко прихлебывая его с ложки. Мистер Дейнджерфилд, по-прежнему саркастически улыбаясь, обменялся с адвокатом рукопожатиями и начал с ним перешептываться. Многим в зале было не по себе: всюду виднелись растерянные, бледные от ожидания лица; глаза всех были обращены к подсудимому — его разглядывали с нескрываемым любопытством, которого он, казалось, решительно не замечал. Прошло пять… шесть… семь минут — время тянулось нескончаемо, стрелки часов как будто не двигались, — наконец дверь комнаты, где заседали присяжные, распахнулась; присяжные вошли гурьбой, снимая шляпы. Присутствующих призвали к молчанию, но требование было излишним. Старшина присяжных, белый как мел, с испуганным лицом подал бумагу судье.