Джон Кейн провел ладонью по шее, стирая ночной пот, покосился налево. Рядом на синих шелковых простынях, уткнувшись лицом в подушку, спала Аниту. Она была полностью обнажена. Гибкое молодое тело идеальной формы, цвета молочного шоколада - вечный генетический загар аборигенов. Гладкая, словно шелк, кожа сама притягивала руку. Джон нежно погладил ту восхитительную впадину, где спина женщины круто переходит в еще большую восхитительность, нагнулся и поцеловал в шоколадную ягодицу. Поцелуй вышел совсем не эротический. Как папа невинно целует в попку маленькую дочку. Старею, невесело подумал Джон. И еще пришло на ум: почему приснился только отец, почему не приснилась мать?

   Аниту проснулась от прикосновений, повернула к нему заспанное, но все же прекрасное лицо, как утренняя только что распустившаяся роза.

   - Доброе утро, Джон, - сказала она и сладко потянулась, бесстыдно выставляя на показ все свои молодые прелести.

   - Оно действительно доброе, - в тон ей ответил Джон Кейн и погладил её ноги - длинные и красивые, словно выточенные умелым мастером; погладил ласково, трепетно.

   - Ой, щекотно! - всбрыкнулась Аниту, когда он провел пальцами у нее под коленями, по тем нежным и очень чувствительным впадинкам.

   Аниту легко возбуждалась, когда касались её подколенных эрогенных зон, и Джон это знал. И снова дал зарок не касаться этих её мест без нужды. Ведь он не хочет сейчас любовного акта. Так зачем же будоражить девушку понапрасну. Так можно и рефлексы отбить, подумал он о девушке как о собаке Павлова. Чтобы исправить промашку, он бодро вскричал: "Подъем!"

   Стараясь не кряхтеть, он первым слез с ложа любви, босыми ногами протопал по мягкому иранскому ковру, расстеленном на полу спальной каюты, и скрылся в душевой, за дверью из красного дерева с круглым застекленным окошком. Там он долго стоял под теплыми струями пресной воды, которая уже успела нагреться под жаркими лучами утреннего солнца. Радиатор - приемник тепла располагался на крыше каюты. Так у него устроено было на яхте. Современный человек привык к комфорту, тем более американец.

   Круглое окошко в дверях сразу запотело, и он уже не мог видеть широкую деревянную кровать, и что делает Аниту, встала ли она? Конечно, встала, дважды её ни о чем просить не надо было.

   Отфыркиваясь и отплевываясь, Джон Кейн начал было привычно планировать, какую работу он будет делать сегодня, а что оставит на завтра или даже на послезавтра. Но для этого нужно было знать, что он делал вчера. И тут он вдруг осознал, что абсолютно не помнит вчерашнего дня. Еще ночь помнится хорошо, у него был прекрасный любовный акт с Аниту. Она дважды достигла кульминации через небольшой промежуток времени, а он только притормозив и не выходя, продолжил до своего единственного оргазма, тягучего и где-то даже болезненного. Продолжать он мог долго, хоть целый час. Это было его одним из достоинств, после умения писать бестселлеры. Наверное, за это и любили его женщины. Он надеялся, что его деньги здесь играют не главную роль. Во всяком случае, пока...