Строители переглянулись. Тамазрайши совсем недавно взошла на княжеский трон, но о крутости ее норова уже шли разговоры.
— Ладно, расколупайте хотя бы что-нибудь сверху, чтобы спустить вниз немного воды, — равнодушно сказала Падмири. — Правда, это уже ничему не поможет.
Ничему, повторила она мысленно, ничему. Домой ей уже возвращаться, видимо, не придется. А о том, что будет дальше, не хотелось и думать. Все кончено, но… такова, видимо, воля богов.
Один из рабочих, снимавших высокородную особу с седла, в задумчивости подергал бородку.
— В основание плотины, как тебе должно быть известно, Михир, заложены голые камни. Они ничем не закреплены. Если вооружиться кувалдами и ломами, можно попробовать расшатать их, а вода довершит остальное.
— Да, — подтвердил чумазый прораб, уже смирившийся с мыслью, что дамба обречена. Рани ведь так и так не выказывала желания завершить эту стройку. — Это один из способов. Но… самый небезопасный.
Рабочий заулыбался.
— Среди нас найдутся те, кто готов рискнуть, — хотя бы за воздаяние в будущей жизни.
Михир увидел, что к смельчаку подбиваются другие охотники, и с видимым облегчением пробурчал:
— Ладно, вы встанете в самом низу. Авось все обойдется. — Он повернулся к высокородной особе. — Полагаю, ты хочешь вернуться в храм, госпожа?
Переход от отчаяния к надежде был слишком резким.
— Нет, — выдохнула Падмири. — Нет, я должна… — Она сама подивилась ноткам искреннего сожаления, своевольно влившимся в ее голос. — Мне велено проследить, чтобы все прошло хорошо. Рани желает, чтобы храм очистился до рассвета. Я буду ждать здесь, — торопливо прибавила верная почитательница Ганеши и Майи, ибо даже мысль о том, что ей следует спуститься куда-то, вызвала у нее тошноту. — А после того как все кончится, мне поручено организовать всенародную тризну и последующие торжества. — Удачная мысль, похвалила она себя. — Такова воля рани.
— Такова воля рани, — повторил смиренно прораб. — Плотина будет разрушена, и храм Кали очистится до рассвета. — Он повернулся к строителям и дал им знак собирать инструменты.
Когда рабочие удалились, она с трудом доковыляла до самой огромной из ям и со стоном опустилась на щит, грубо сколоченный из необрезанных досок. От угольков, подернутых пеплом, исходило тепло, весьма сейчас ей необходимое, ибо Ганеша убрал ладонь с ее лба, и ночь сделалась зябкой. Недавнее возбуждение совершенно опустошило Падмири. В душе ее не осталось ни желаний, ни чувств — она застыла в оцепенении и даже не шелохнулась, когда до нее долетел победный и все нарастающий грохот.