Я сижу с закрытыми глазами и мысленным взором вижу его так ясно, словно он и правда здесь. Кажется, открой глаза – и он будет перед тобой. Что действительно вызывает боль… Может, у меня приступ безумия или просто разыгралось воображение от непреходящей тоски, но с этим надо что-то делать. К примеру, на самом деле глаза открыть – чтобы переключиться.

Я открываю глаза.

Господи, только не это…

Я не сумасшедшая – к сожалению. Мне это не чудится.

Он в самом деле здесь. Стоит передо мной посреди газона, метрах в десяти. Сутулится – как обычно. Руки засунуты глубоко в карманы джинсов. Капюшон толстовки он, конечно, не надел, и на его растрепанных волосах блестят капли дождя.

Он еще больше похудел – осунулся. Под глазами глубокие тени. Губы плотно сжаты. Как будто он не уверен, что с ними станет, если он расслабится, – улыбнутся они, или задрожат, или с них сорвется неловкое слово. Так что он сжимает губы и молчит.

И смотрит на меня.

Я помню его глаза в тысяче разных выражений: нахальными, усталыми, смеющимися, нежными, обиженными, отрешенными, восхищенными, я помню их и серыми, и зелеными… Я даже воображала их красными – как мои. Но такими, как сейчас, его глаза никогда еще не были. Они словно изменили свой цвет – потемнели и приобрели какую-то особую глубину. Смотря ему в глаза, я будто заглядываю в темные воды: они вроде бы спокойны, но под их гладью таится что-то, чему нет названия. Это «что-то» заставляет мое сердце сжаться от страха – за него. Это «что-то» – боль, которая так же мучительна и постоянна, как моя.

Это самые красивые глаза в мире – для меня, по крайней мере. И, видя теперь его взгляд, в котором нет ни упрека мне, ни радости при виде меня, я понимаю, что готова все что угодно сделать, чтобы в них не было больше боли. Я часто ловила себя на мысли, что совершила страшную ошибку, оставив его, – что мое решение не принесло ни ему, ни мне никакой пользы. И всегда отгоняла от себя эту мысль, считая проявлением слабости.

Мне нужно было увидеть его глаза, чтобы понять: я оказалась не права. Ничто на свете – никакая угроза, никакие внешние обстоятельства, даже мои смертельно опасные для него желания, – ничто в мире не должно стоять между нами. Мы должны быть вместе – не потому, что нам так хочется, не потому, что нам от этого легко и приятно… Вовсе нет – это может быть и опасно, и мучительно больно. Мы должны быть вместе потому, что это – наша судьба. Потому, что так устроен мир, возникший вокруг нас из осколков прошлого в тот миг, когда мы впервые поцеловались в полутемном холле моей московской квартиры.