— Его снесли.

— Это я видел.

— Это сделала Марджори Доннели. Ее отец был тем человеком, который…

— …который был убит. Я помню.

— Ей пришлось здорово постараться, чтобы это сделать. Тут объявился какой-то Комитет по сохранению наследия, и они заявили, что здание имеет историческую ценность. В конце концов она наняла десяток специалистов по сносу из Галифакса (по крайней мере, так я слышала, может, это и неправда). И мне говорили, что они пришли с кувалдами посреди ночи и так там все порушили, что пришлось снести здание из соображений безопасности.

— Молодец Марджори!

— Пожалуйста, не говори об этом.

— Не буду.

— Слушая меня, ты мог подумать, что Шервуду хуже, чем есть на самом деле, — сказала она, шаря в сумочке в поисках ключа. — Нет, большую часть времени он вполне нормальный. Но иногда его заклинивает, и он погружается в такое отчаяние, как будто ему уже никогда из него не выбраться.

Фрэнни нашла ключ и отперла дверь. Переступив через порог, позвала Шервуда. Ответа не последовало. Уилл вошел в дом, а она поднялась по лестнице посмотреть, нет ли там брата.

— Наверное, пошел прогуляться, — сказала она, спускаясь. — Он много гуляет.

Следующий час или около того они провели за разговором. На столе был холодный цыпленок, томаты и чатни домашнего приготовления, беседа их становилась все громче. Энтузиазм Фрэнни и ее добросердечие совершенно очаровали Уилла: она стала красноречивой и сострадательной женщиной. Фрэнни рассказывала свою историю, а он ощущал прежде всего ее сожаление, что она не смогла покинуть этот дом и зажить собственной жизнью, без Шервуда и его проблем. Но Фрэнни никак не выражала этого сожаления, и Уилл знал: она бы расстроилась, если б узнала, что он почувствовал что-то подобное. Она исполняла свой христианский долг, заботясь о Шервуде, — ни больше ни меньше. Если это и в самом деле было испытание, как Фрэнни сказала у калитки, то она с успехом его выдерживала.

Но они говорили не только о событиях в Бернт-Йарли. Фрэнни с немалым интересом расспрашивала Уилла о подробностях его жизни и увлечениях, и, хотя поначалу он скрытничал, ее бесхитростная настойчивость взяла верх. Он рассказал ей в несколько выхолощенной версии о своих эмоциональных похождениях, переплетая их с сокращенной историей своей карьеры: Дрю, Патрик и Кастро, книги, медведи и Бальтазар.

— Ты помнишь, как всегда хотел убежать? — спросила она. — В самый первый день, когда мы встретились, ты сказал, что убежишь. И убежал.

— Но совсем не сразу.

— Главное, что убежал, — сказала она, сверкнув глазами. — Все мы в детстве мечтаем, но большинство забрасывает мечты. А ты отправился путешествовать по миру, как и говорил.