— Думаю, мне не найти слова, — сказал Уилл, улыбнулся и, увидев ее недоумение, добавил: — Я… взволнован. Знаю, это странно звучит, но так оно и есть. Я боялся, что все это никогда не кончится. А теперь это происходит.

Она отвела глаза и поспешила вверх по лестнице.

— У тебя есть способы защищаться от него? — крикнула Фрэнни с лестничной площадки.

— Да, есть.

— Ты мне не скажешь?

— Да есть одна штука, — сказал он и, сунув руку в карман, прикоснулся к ножу — впервые после того, как поднял его с земли.

Пальцам передались вибрации необыкновенной истории этого клинка, и он понял, что должен убрать руку, но его плоть отказывалась повиноваться. Пальцы обхватили липкую рукоять и мгновенно стали рабами исходившего от ножа упоения. Ах, сколько зла может причинить этот нож…

Убить Стипа не составит труда — вонзить клинок глубоко в эту несчастную плоть, чтобы остановилось сердце. А если у него нет сердца, нож будет колоть и колоть, оставляя раны, пока от него не останутся одни дыры, из которых вытечет жизнь.

— Уилл? — окликнула с лестницы Фрэнни.

— Да?

— Ты меня слышишь? Я тебе кричу.

Окунувшись в жестокость ножа, он не слышал ни слова.

— Что-то не так? — откликнулся он, распахивая пиджак.

Пальцы никак не могли оторваться от рукояти, костяшки побелели.

— Я хочу выпить чашку чая, — крикнула Фрэнни.

Контраст был такой нелепый — нож в его руке весь в соках Розы и желание Фрэнни выпить чашку чая, — что Уилл вырвался из воспоминаний. Он расцепил пальцы и запахнул пиджак, словно захлопнул ящик Пандоры.

— Я заварю, — сказал он и направился на кухню.

От каждого шага по телу расходились волны боли.

Поначалу он не понял почему. И, только вымыв руки под холодной водой, сообразил, что его беспокоят шрамы, оставленные медведицей, словно организм в наказание за то, что Уилл не дал ему насладиться клинком, вспомнил о старых болячках.

Он понял, что нужно быть осторожнее. С ножом придется держать ухо востро. Если он когда им и воспользуется, последствия могут быть серьезными.