— Для меня слишком юн.
— Такого понятия — слишком юн — не бывает, — сказала Роза. — Если член стоит — значит, уже не юн. Я всегда исходила из такого принципа.
Фрэнни покраснела от ярости и смущения.
— Ты отвратительна — ты это знаешь? — сказала она, отвернулась и пошла прочь по палубе.
Уилл отправился следом, чтобы ее успокоить, но она не хотела успокаиваться.
— Вот так она и Шервуда зацепила, — сказала Фрэнни. — Я это всегда подозревала. И вот, пожалуйста, еще и похваляется.
— Она не говорила о Шервуде.
— Да зачем ей об этом говорить? Боже, какая мерзкая. Сидит там и вожделеет пятнадцатилетнего мальчишку. Я больше не буду иметь с ней никаких дел.
— Потерпи еще несколько часов, — попросил Уилл. — Мы привязаны к ней, пока не найдем Рукенау.
— Она так же, как и мы, не знает, где его искать, — заметила Фрэнни.
Уилл ничего не сказал, но в душе готов был с ней согласиться. Он надеялся, что Роза сможет собраться с мыслями, а морской переход каким-то образом вызовет у нее воспоминания — подготовит к тому, что ждет их впереди. Но если она что-то и чувствовала, то умело это скрывала.
— Может, пришло время поговорить с ней по душам, — сказал Уилл.
— У нее нет души, — откликнулась Фрэнни. — Она просто грязная, старая… сам знаешь кто.
Она посмотрела на Уилла.
— Иди, поговори с ней. Ответов не получишь. Только ко мне пусть не подходит.
С этими словами Фрэнни пошла на корму. Уилл двинулся было за ней, чтобы попытаться успокоить, но передумал. Она имеет право испытывать отвращение. Сам он не испытывал негодования по отношению к Розе, хотя она и убила Хьюго. Он задумался над этим, возвращаясь на нос. Может быть, в его натуре какой-то изъян, который и гасит в нем отвращение?
Уилл остановился — его внимание привлекли две чайки, спикировавшие прямо перед ним и подравшиеся из-за хлебной корки, напитавшейся водой. Одна из птиц опорожнилась в полете. Это была злобная, шумная схватка, они клевали друг друга и били крыльями. Ответ пришел, пока он наблюдал. Он и на Розу смотрел так же, как на этих чаек. Да что там — точно так же за все прошедшие годы он смотрел на тысячи животных. Он не давал нравственных оценок действиям Розы, потому что к ней они неприменимы. Судить ее по человеческим законам бесполезно. Она принадлежит человеческому роду не больше, чем эти дерущиеся чайки. Возможно, в этом ее трагедия; но, как и у чаек, в этом ее красота.
— Я всего лишь пошутила, — сказала Роза, когда он вернулся и сел рядом. — У этой женщины нет чувства юмора.
«Клеймор» делал разворот, и им стал открываться вид на плоский остров.