— Хм, как сказать, — усмехнулся бобогото. — Если бы ты мог видеть свое лицо десять минут назад, ты бы так не говорил. Страх смерти — самый древний человеческий страх, существующий на уровне инстинкта. Люди подсознательно боятся всего, что связано со смертью. А если видят воочию вышедшего из могилы мертвеца, то, как правило, не успевают и понять: тот пришел, чтобы отдать им то последнее, что мешает ему присоединиться к Вечности, его ожидающей. Что ж, я считаю свою миссию законченной. Договор я выполнил, поэтому теперь убирайся прочь.

— Подожди, а разве ты не научишь меня?.. — возмутился было Хунсаг. Но, встретившись с колдуном взглядом, осекся и замолчал.

— Нет, — спокойно произнес бобогото. — Ты все видел своими глазами. Если тебе хочется этим заниматься, ты найдешь возможность и способ. Уходи.

Пожав плечами и не попрощавшись, Хунсаг повернулся к колдуну спиной. В хижине было так душно, что ему и самому хотелось поскорее выйти на открытое пространство и расправить легкие глубоким вдохом. На улице уже светало. За эти недели Хунсаг успел полюбить африканские рассветы, однако больше ему здесь делать нечего.

— Ты мертвый, Хунсаг, — услышал он тихий голос за своей спиной.

Бобогото тоже вышел на улицу.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты пустой. Совсем пустой. Ты настолько озабочен саморазвитием, что всю душу потратил на то, чтобы научиться фокусам. Вместо того чтобы познавать законы Вселенной, как и положено человеку с твоими данными, ты эгоистично мечешься от одного духовного наставника к другому. Но хватаешь по верхам. Я тебя знаю, я тебя прочитал.

— Мертвы те, кто живет машинально, — возразил Хунсаг, не глядя на колдуна. — Те, кто не понимает, какой подарок получили, родившись. Убивают свой организм неподходящей пищей и сидячей работой, растрачивают себя на нервотрепку и суету.

— Даже они более живы, чем ты, Хунсаг… По крайней мере, у них есть шанс, ты же настолько окостенел в своих предрассудках, что вряд ли выкарабкаешься. Ты даже более мертвый, чем тот человек, которого ты только что оставил за своей спиной. Имени которого даже не спросил, покупая его тело у его же матери.

— Мне трудно запоминать ваши дурацкие африканские имена, — с ухмылкой ответил Хунсаг, спиной чувствуя, как волна холодного бешенства накрывает колдуна с головой. — Ты вроде бы велел мне уйти, а сам пристаешь с разговорами.

Секунду помолчав, колдун тихо произнес:

— Уходи. И если когда-нибудь настанет день, который заставит тебя вспомнить мои сегодняшние слова…

Окончания фразы Хунсаг не слышал, быстро удаляясь от колдуна. Голова и ноги были легкими, ему хотелось взлететь над потрескавшейся глиняной дорожкой и воспарить к светлеющему небу. Он шел по стране, в которую больше никогда не вернется, и мысли его уже были далеко — среди кудрявоголовых северных берез да темных раскидистых елей.