«Нужно что-то говорить, иначе сойду с ума», — подумал Гоша.

— Не разговаривайте со мной на этом языке! Говорите ясно!

Сумерки сгущались.

Гоша потоптался на месте, утверждая себя на неудобном выступе. Ощупал руками камни вокруг себя. Положение рук нужно менять, иначе они затекут.

— Послушайте, Гудзон, — кашлянув, сказал он. — Давайте останемся мыслящими людьми… Тем, кем были до сих пор.

— Я не возражаю, Гоша.

— Тогда смиритесь с мыслью, что, если ворота не откроются… Словом, нам не простоять здесь ночь. Даже если бы мы были сытыми и отдохнувшими, даже если бы мы стояли на земле, стоять неподвижно на одном месте у нас вряд ли бы получилось. В конце концов мы бы обязательно присели…

— К чему вы это?..

— К тому, дорогой Генри, что ночь мы не простоим…

— Это я уже слышал, — заметил Гудзон.

— Вы всё понимаете…

— Ничего я не понимаю!

— Понимаете.

— Нет, не понимаю! — упрямо прохрипел Гудзон.

— Вам не хочется быть мужественным?

— Посмотрите на меня, черт бы вас побрал!.. Я стою почти голый на отвесной скале! На мне какая-то дурацкая белая накидка и тонкие, как бумага, штаны! Вокруг свищет ветер, я любуюсь закатом и до сих пор не вою от ужаса! Разве я не мужественен?!

Гоша крутанул головой.

— Тогда имейте мужество признаться, что скоро свалитесь и через минуту вас не станет, — раздраженно крутанул он головой еще раз.

— Какого дьявола я должен признаваться в этом? Это… это слабость! Да, это — слабость! Я знаю, что мы будем спасены, потому что рядом со мной мудрец! Или как вас здесь называют? Как бы вы сами себя назвали?

— Дебилом, — подсказал Гоша.