68. НАТАШИНО ВРЕМЯ

Во времени есть дыры. Они вмещают в себя целые жизни и путешествия по внутреннему я. Иногда там темно и приходится идти ощупью, лишь догадываясь о том, что это под рукой. Иногда там, как на скале, под которой ярится бешеная вода. Надо встать, раскинуть руки и кинуть себя в пропасть, даже если боишься упасть и разбиться о камни. Ведь всегда есть надежда, что полетишь…

В пустоте меж замерших минут Витька летел над тем, что пережил за последние месяцы своей второй, настоящей жизни. Летел, не зная, упадет или нет. Там безвременье растянулось тонкими нитями, крепчайшими и прозрачными. И в тенетах их он, как на качелях, пронесся к самому началу, где Ноа со старого плаката вошла в его жизнь, устроилась на ноге маленькой змейкой и стала расти, захватывая полностью. Не брала ничего, лишь давала. Смелость быть собой, смелость танцевать танец Дара и летать во снах. Приходила сначала змеей, после — сильной женщиной с крепкими ногами и красивой смуглой грудью. Черноволосая, с бархатным без блеска голосом. Им было хорошо вместе. И после, когда все стало сложнее, Витька понял, — он лишь ступил на свой путь, выбрал тропу, по которой идти и идти, карабкаясь на крутизну, закрывая глаза от хлеставших ветвей, падая и поднимаясь, и нет уверенности, что — дойдет… Но им и тогда было хорошо. Они говорили и смеялись. Волосы ее становились светлее и Витька боялся признаться себе, что стал видеть в ней другую девушку, земную, из этого мира, боялся, потому что очень хотел. Ладу, что летела с ним рядом, зябкой ночью над пламенем взорванного дома, но сделала свой выбор быстро и ушла. Потому что жить со злобой в душе и мыслями о возмездии — не хотела.

Сейчас, стоя рядом с мальчишкой, который хотел убить его и почти убил там, на скале, он подумал, а может быстрота ее была внешней, а внутри она так же, как он сейчас, пролетела в пространстве межвремени, держась за растянутые мгновения, и увидела все.

Ноа без Лады была холодна, и роспись на смуглой коже казалась цветным инеем, а черные волосы без теплого карамельного блеска напоминали разорванные края металла. Эта Ноа пугала Витьку, за ней открывалась бездна.

Качели отправились в обратный полет и, возвращаясь из межвремени, грея в руках принятое и исполненное решение, он увидел что-то, на понимание чего времени уже не достало — как заполняется холод бездны горячей кровью и шевелящимися телами. Озарение мелькнуло, осталось внизу и позади.

А Витька вернулся.

В душный полумрак зала, в котором пахло слишком жарко и жирно, покачивались смутные фигуры, мелькали юркие тени в углах, а в самом центре стоял выросший под потолок демон, властитель места. Хранитель того, что живет, не меняясь веками. И пусть — машины, кофеварки, компьютеры. Но все равно — ничто не изменилось, и степь все так же в летний зной пахнет распаренной дикой кашей, хоть ешь усталые желтые стебли, срывая на ходу, а море бьет и бьет в прибрежный песок вечную воду. Так значит, Хозяин места нужен? Протягивая над степью черные руки, мерно гудя сердцем-гонгом, демон хранит ее от ломаной поступи современности, чтобы он, Витька, мог выйти за калитку, сделать десяток шагов и упасть в вечность, холодея внутри от восторга, что живет. Но цена велика. И наверное, была велика всегда. Вот стоят его слуги, их надо кормить, чтобы взять их темную силу, которая копится внутри, взнузданная культурой и прикрытая одеждами. А еще — жертвы. Земля, живя и дыша, берет и брала их всегда, проглатывая упавших с обрыва, иссушая солнцем заблудившихся, и море по-прежнему пьет жизни рыбаков. И когда люди научились быть осторожнее, хранить себя лучше, точно ли избавились от необходимости приносить жертвы?