– Кадзуки, сегодня ты тоже ко мне придешь?

Школьник, сидевший рядом с ней, закашлялся, и рис вылетел у него изо рта.

– Сегодня я собираюсь в библиотеку пойти. Как считаешь?

– Не возражаю.

Я ходил домой к Марии последние два дня. Вовсе не ради развлечения – она натаскивала меня к предстоящим экзаменам; она ведь по-прежнему лучшая ученица школы.

Но все же – второклассник, которого натаскивает первоклашка…

– Мм, но она так и не придет, хех. Ничего не поделаешь, придется мне самой доесть остатки рагу, хоть это и многовато.

– …Оно было вкусное, правда.

– Я не спрашивала твоего мнения.

Голос ее был холоден, хоть я и похвалил ее только что.

– Но все же…

Отправиться в комнату к Марии; если бы «она» услышала наш разговор, уверен, она бы приуныла.

Если вспомнить – «она» всегда обедала вместе с Марией до тех событий двухнедельной давности.

Все почти как прежде. Моги-сан начала дуться на меня в своей больнице, и Дайя со мной по-прежнему не разговаривает, но, думаю, в целом моя спокойная жизнь вернулась.

Но ни Рико Асами, ни Рюу Миядзавы в этой повседневной жизни больше нет.

Золотую неделю нам продлили на четыре дня, так что уроки начались лишь 11 мая. А все из-за того, что в нашей школе учился подозреваемый в убийстве. Мы отдыхали, а директор школы выступал по телеку и чего-то вещал про то, что Миядзава-кун был успевающим и прилежным учеником.

В первый день после каникул здесь творилось нечто. Был такой бардак, что некоторые девушки даже начали плакать; повсюду носились журналисты со своими камерами. Обстановка даже близко не напоминала ту, какой полагается быть в классе.

Но прошла неделя, и все стало, как прежде.

Упоминание имени «Рюу Миядзава» стало для одноклассников негласным табу. Его имя неизбежно ассоциировалось с убийством, а это приводило к нежелательным последствиям. Так что во имя сохранения повседневной жизни даже имени его не позволено было существовать.

Конечно же, я буду помнить Миядзаву-куна. Не смогу забыть. И все же его имя никогда не будет упомянуто в разговорах учеников нашего класса.