— Тише, дитя. Лучше тебе не знать.

Роиз упорствует.

Герцог упорствует в молчании.

Но она вспоминает слова глашатая на лестнице и понимает, что они намерены убить крылатого человека. Тогда она внимательнее прислушивается к обрывкам причудливых бесед в зале и узнает то, что ей нужно. С первыми лучами солнца, как только враги отступят от стен, пленника доставят в прелестный сад с персиковыми деревьями. И далее — в утопленный садик с волшебным кустом, огнецветом. И там его вздернут на солнце, просачивающемся сквозь купол дымчатого стекла, что само по себе станет для него медленной гибелью, но также и ранят его, дабы его кровь, украденная кровь вампира, оросила корни fleur de feu. И кто усомнится, что от такого питания куст расцветет? Цветы станут избавлением. Где бы они ни росли, там безопасно. Кто бы ни носил их, его не коснутся иссушающие укусы демонов. Некусайкой прозвали его в народе — цветок, отпугивающий вампиров.

Остаток ночи Роиз сидит на подушках, сложив руки, напоминая портрет принцессы, что вовсе на нее не похоже.

В конце концов небо снаружи меняется. За стенами нисходит тишина, и в замке тоже, и двор поднимает голову — словно единый зверь во многих телах, почуявший день.

Стоит забрезжить намеку на рассвет, и черная напасть снимается с места и исчезает, словно ее никогда и не было. Герцог и почти весь его замок, полный мужчин, женщин и детей, высыпают за двери. Небо необъятное и голубовато-серое, с вишневым просветом на востоке — двор именует его лиловым, поскольку зори здесь никогда не окрашены ни в единый оттенок красного.

Они проходят через тускло освещенный сад, когда тают последние звезды. Клетку они волокут с собой.

Они, люди герцога, слишком устали, слишком сосредоточены, чтобы по-прежнему дразнить узника. У них была вся долгая ночь, чтобы предаваться этой забаве и чтобы пить и рассуждать, а теперь они набрались решимости для заключительного действа.

Подойдя к тайному садику, герцог отпирает железную дверь. Внутри нет места для всех, так что большинству приходится остаться снаружи, и они толпятся в воротах или же пошатываются на нагроможденных скамьях, расставленных вокруг, и заглядывают внутрь поверх стен сквозь стекло купола. Разумеется, места в дверном проеме лучшие — отсюда открывается наиболее полный вид. Слугам и низшим по положению приходится встать поодаль, под деревьями, и лишь воображать происходящее. Но они к этому привычны.

В сам утопленный садик допущены алхимик, и аптекарь, и священник, и надежные крепкие солдаты, сопровождающие герцога, и сам герцог. И Феролюц в клетке.