- Если так, то ваши подчиненные вскорости не только вам на голову сядут, но и ножки свесят! - Бенкендорф улыбнулся весьма удачно использованной русской поговорке и снисходительно добавил. - Оттого вы все мечетесь между кнутом и пряником. Конечно, при этом шума и ненужных эмоций будет предостаточно, а вот толку никакого!

- Как же, Александр Христофорович, поощрение и наказание первейший закон дисциплины… - уныло пробубнил Касторский.

- Все это чушь собачья! Ваша помещичья болтовня! - раздраженно проговорил Бенкендорф. - Нет, сударь, дисциплина покоится на таком порядке вещей, на таком расписании жизни, в котором нет места милосердию!

- Господи, помилуй… - испуганно пробормотал Касторский и незаметно перекрестился.

- К примеру, я посылаю солдата, или даже офицера, на верную и, очевидно, бессмысленную смерть. Знаете, почему он все равно безоговорочно выполнит никому не нужный приказ и отдаст свою жизнь, не раздумывая?

Бенкендорф по удавьи посмотрел в бегающие глазки начальника фельдъегерской службы. Полагая, что не услышит от подполковника ничего внятного, принялся развивать мысль самостоятельно.

- У меня всякий знает, что в мире нет места милосердию. Иначе каждый дурень стал бы валиться в ноги и молить: «Батюшка, помилосердствуй! Деток не оставляй сиротами, жену молодую не делай вдовой, стариков, родителей не лишай последнего попечителя!» Нет, брат, шалишь! По уставу никто никого жалеть не обязан! Есть приказ, будь любезен, хоть в ад полезай, хоть душу дьяволу закладывай, а должное исполни, пусть в нем и нет никакого смысла! Вот, милостивый государь, в чем кроется дисциплина!

- Как бы за подобные опыты наведения дисциплины три шкуры не спустили, - испуганно пробурчал Касторский. - Не ровен час, ошибешься, а у нас, за меньшие ошибки, принято отвечать не иначе как спиной …

Александр Христофорович снисходительно улыбнулся фельдъегерю, у которого то ли от холода, то ли от страха зуб на зуб не попадал.

- Николай Егорович, позвольте вам изложить одну простую, но весьма полезную в нашей жизни истину. Запомните, человеку свойственно ошибаться, а прощать свойственно Богу. Поэтому, мой друг, не стоит впадать в гордыню, ведь это смертный грех. - Бенкендорф скривил рот и смиренно наклонил голову. - Вы лучше сто раз ошибитесь, чем один раз помыслите о прощении. Уж точно не прогадаете!

Александр Христофорович покровительственно посмотрел на Касторского и снисходительно заметил:

- К примеру, вы по собственной инициативе составили очень ценные и правильные донесения на генерал-губернатора Ростопчина и его окружение. Вас, насколько мне известно, никто об этом не просил?