Нас выставили за двери наших домов. Изгнали из нашего собственного царства, и мы бродим теперь по задворкам в поисках чуда. Мы, выжившие, обескровлены, хотя и не в буквальном смысле. Мы сломлены. Мы потерпели поражение.
Нас выставили за двери наших домов. Изгнали из нашего собственного царства, и мы бродим теперь по задворкам в поисках чуда. Мы, выжившие, обескровлены, хотя и не в буквальном смысле. Мы сломлены. Мы потерпели поражение.
Но мы не обращены. Мы — не ОНИ.
Но мы не обращены. Мы — не ОНИ.
Пока еще — не ОНИ.
Пока еще — не ОНИ.
Эти записки — не отчет и не хроника событий. Скорее это стенания, поэзия ископаемых, воспоминания о том, как эпохе цивилизации пришел конец.
Эти записки — не отчет и не хроника событий. Скорее это стенания, поэзия ископаемых, воспоминания о том, как эпохе цивилизации пришел конец.
Динозавры не оставили после себя почти никаких следов. Всего лишь несколько косточек, сохранившихся в янтаре, содержимое их желудков, выделения динозавровых организмов.
Динозавры не оставили после себя почти никаких следов. Всего лишь несколько косточек, сохранившихся в янтаре, содержимое их желудков, выделения динозавровых организмов.
Я только и надеюсь на то, что, может быть, мы оставим после себя нечто большее, чем оставили они.
Я только и надеюсь на то, что, может быть, мы оставим после себя нечто большее, чем оставили они.
СЕРЫЕ НЕБЕСА{1}
СЕРЫЕ НЕБЕСА{1}
«Лавка древностей и ломбард Никербокера» 118-я восточная улица, Испанский Гарлем
«Лавка древностей и ломбард Никербокера» 118-я восточная улица, Испанский Гарлем
Четверг, 4 ноября
Четверг, 4 ноября
«Зеркала — мастера на плохие новости», — думал Авраам Сетракян, стоя под зеленоватой лампой дневного света, укрепленной на стене ванной комнаты, и разглядывая себя в зеркале. Старый человек, смотрящий в еще более старое стекло. Края зеркала потемнели от времени, порча наползала уже на центральную часть. На его отражение. На него самого.