Да и Кассандра (а почему бы и нет?) могла быть, помимо всего прочего, скандальной бабенкой, перемешивающей свои истинные прорицания с претенциозными популистскими заявками. Уж кого-кого, а предсказателей древние чтили, и сложно поверить, что, невзирая на все проклятия свыше, у нее нашлось бы меньше почитателей, чем у откровенных шарлатанов.

Что ни говори, все истинные провидцы не были подарочками для общества, и в том, что Канна чуть не подняли на смех, а предложения его рассматривать и вовсе не стали, ему, по сути, следовало винить только самого себя.

Он был пророком. Все прочие — обыкновенными людьми.

Он был возмутителем спокойствия — большинство ратовало за привычный всем порядок.

Он вел себя, как хулиган, — а мало кому нравится выслушивать оскорбления в свой адрес, тем более незаслуженные.

Чем дерзновеннее открытие, чем абсурднее звучит какой-то смелый вывод, тем осторожнее следует к нему подходить и особенно — подводить остальных. Таково правило техники научной безопасности. Канн его проигнорировал и потому пострадал.

Если на девяносто процентов правды дать десять процентов заведомой, но аккуратно преподнесенной лжи, последнюю тоже примут за правду — прием, часто употребляемый политиками и идеологами всех мастей. Но если чистую правду огрузить не ложью, нет — просто чем-то посторонним, не имеющим отношения к делу, но противоречащим мнению большинства и, тем более, это большинство оскорбляющим, — худшей услуги истине оказать невозможно. Если человеку сказать: «Ты — сволочь, дважды два четыре», в нем невольно загорится протестующее: «А может, не четыре, а пять?» Признать то, что неведомое заболевание может представлять для всех опасность, после выступления Канна для его коллег — бедных простых смертных — означало то же самое, что расписаться под его хамскими заявлениями, что в Министерстве медицины засели сплошные жулики, а заодно согласиться с тем, что сами они все дураки, кретины, идиоты, имбецилы и так далее, — у Канна имелся целый список синонимов такого рода, а словарный запас профессора был на редкость богат, особенно по части оскорблений и ругательств.

Да и из чего следовало тогда, что карантин должен быть введен? (Посмотрите на небо — ведь солнце по нему крутится, солнце!) Несколько больных, слабое подозрение, почти ничем еще не подтвержденное, что болезнь вызывается каким-то вирусом неизвестного происхождения, — вот и все, что имелось у врачей на руках. Где тут можно взять основание для столь далеко идущих выводов? А карантин — не шутка, тут должна быть задействована и армия, и службы порядка, и вообще…