…Может, они вообще больше не придут в школу.
Подгоняемый беспокойством, я успешно вытянул из учителей их адреса (хоть ко мне и отнеслись с подозрением) и навестил их обеих.
Они были в ужасном состоянии.
Юри-сан по каждому ничтожному поводу принималась рыдать. Ироха-сан молотила кулаками по стенам своей комнаты, пока там не образовались дырки, и время от времени ни с того ни с сего начинала орать.
Все же каким-то образом мне удалось понять ситуацию.
Про «шкатулку» они обе забыли, но четко помнили все, что сделали. «Чужих переживаний» последнего раунда, когда игроком был я, у них не осталось, так что
У Юри-сан остались воспоминания вплоть до второго раунда, в котором она всех обманула. Ироха-сан помнила все до третьего раунда, когда она всех перерезала. Примирения они обе не помнили.
Похоже, мое появление лишь ухудшило их состояние. Ну, это, видимо, было неизбежно – я наверняка напомнил им о той игре.
У меня тоже мелькнула идея, что лучше бы мне не показываться им на глаза и подождать, пока они оправятся естественным путем.
Но в итоге я решил, что это плохая идея.
Я был единственным, с кем они могли говорить о произошедшем. Конечно, их состояние со временем улучшится. Но никогда они не смогут восстановиться полностью.
Но по крайней мере я их простил.
Это несомненно.
Я ходил к ним целую неделю. Один раз семья Ирохи-сан хотела меня прогнать, но она сама вышла и остановила их. Мать Юри-сан принимала меня тепло, хотя и не знала всех обстоятельств.
Мои разговоры с ними были почти исключительно однонаправленными, но я продолжал и продолжал говорить. В частности, я рассказал о последнем раунде, когда я был игроком, причем несколько раз.
Я смутно чувствовал:
как только они восстановят свои отношения друг с другом, они освободятся наконец от «Игры бездельников». Они победят «шкатулку».
Поэтому я настойчиво пытался вернуть их дружбу, которую видел в последней игре.
Не знаю, помогли ли им мои частые визиты в течение недели. Но они снова начали ходить в школу.