В дверь резко постучали. Мы оба вздрогнули. Поколебавшись мгновение, я метнулся к двери, Альберт — за мной. Я взялся за задвижку, снова замешкался. В конце концов, я же не слышал, чтобы к крыльцу подъехала машина. Сквозь прочную дубовую древесину донесся громкий голос:

— Телеграмма!

Я открыл дверь. На пороге маячил тощий, малость развязный парнишка: его бледное лицо испещрили крупные веснушки, а из-под фуражки во все стороны выбивались морковно-рыжие пряди. Брючины туго крепились к ногам велосипедиста специальными манжетками.

— Кто из вас Альберт Н. Уилмарт? — бодро осведомился он.

— Это я, — выступил вперед Альберт.

— Тогда будьте добры, распишитесь.

Альберт послушно расписался и дал парнишке на чай, в последний момент заменив монетку в пять центов десятицентовиком.

Юнец широко усмехнулся, пожелал нам доброй ночи и неспешно удалился прочь. Я закрыл дверь — и стремительно обернулся.

Альберт уже вскрыл тонкий конверт, извлек послание и разложил его на столе. Он и без того был бледен, но, скользнув глазами по строчкам, побелел еще больше. Казалось, он был на две трети призраком, а прочтя телеграмму, развоплотился полностью. Он молча протянул мне желтый листок: «ЛАВКРАФТ УМЕР ТЧК КОЗОДОИ НЕ ПЕЛИ ТЧК МУЖАЙСЯ ТЧК ДАНФОРТ».[89]

Я поднял глаза. В лице Альберта по-прежнему не было ни кровинки, но теперь в нем отражались не неуверенность и ужас, а решимость и дерзкий вызов.

— Это решает дело, — промолвил Уилмарт. — Что мне еще терять? Клянусь святым Георгием, Георг, мы заглянем-таки в пропасть, на краю которой балансируем! Вы готовы?

— Я первый это предложил, — откликнулся я. — Принести из машины ваш саквояж?

— Нет нужды, — отмахнулся он, извлекая из внутреннего нагрудного кармана бумажный пакетик от доктора Моргана, продемонстрированный мне не далее как нынче утром. — У меня было предчувствие, что мы им непременно воспользуемся, пока этот фантом на могиле вашего отца не напугал меня до полусмерти.

Я принес небольшие бокалы. Уилмарт разделил поровну небольшое количество белого порошка; под его руководством я долил в бокалы воды, и порошок тут же растворился. Уилмарт поднял бокал, словно готовясь произнести тост, и вопросительно глянул на меня.

— За кого мы пьем, надеюсь, понятно, — промолвил я, указывая на телеграмму, что гость мой по-прежнему сжимал в другой руке. Уилмарт чуть поморщился.

— Нет, не называйте его по имени. Давайте лучше выпьем за всех наших храбрых товарищей, что погибли или серьезно пострадали в ходе работы над Мискатоникским проектом.

От слова «наших» у меня потеплело на сердце. Мы чокнулись и осушили бокалы одним глотком. Напиток чуть горчил.