Крышка люка слегка качнулась на шарнирах и встала на прежнее место. Облако пыли осело на голову и плечи Мориса. В отчаянии он закричал. Теперь-то он понял причину страшного грохота ровно неделю назад: это окончательно рухнули развалины какого-то соседнего здания. Возможно, это был его собственный дом. И горы обломков покрыли всю землю над ним, перекрыв доступ воздуха и загромоздив спасательный выход.

Морис попытался пальцами царапнуть бетонную плиту — на ее поверхности остались лишь едва заметные отметины. Он толкал и двигал ее, но плита даже не стронулась с места. Морис оступился и кубарем скатился с лестницы, с трудом удержавшись на нижней ступеньке. С завываниями он проковылял по бункеру в поисках чего-нибудь, чем можно было прорубить эту мощную преграду. Вой его прерывался, слабел. Ножи, вилки — все, что острым концом могло врубиться в бетон, он пустил в ход. Но все без толку — бетон был слишком прочным, а его усилия — слишком слабыми.

Наконец Морис в отчаянии ударил по плите окровавленным кулаком.

Он вернулся назад в то, что отныне стало волчьей ямой. И воем ознаменовал крушение всех своих надежд. Но вой этот больше походил на тяжелый хрип — что-то вроде звука, который издает кошка, когда ее душат.

Пластиковый узел в дальнем конце убежища не пошевелился, но Морису, на лице которого слезы прокладывали дорожки сквозь пыль, показалось, что он слышит слабое, но насмешливое “мяу”.

— Никогда не любил кошек, — пропыхтел он. — Никогда.

Морис сосал суставы своих пальцев, пробуя на вкус собственную кровь, и ждал в своей личной, самостоятельно сооруженной могиле. Ему пришлось ждать совсем недолго, пока на его глаза не наползла тень, пока легкие не стали плоскими и спокойными. Но Морису это время показалось вечностью. Вечность одиночества, даже несмотря на то, что компанию с ним разделяла Мог.

* * *

Они надеялись, что будут в безопасности в этом огромном помещении, еще недавно бывшем банкетным залом отеля на берегу реки. Сейчас банкетный зал был погребен под развалинами. Они почти физически ощущали тысячи тонн бетона над своими головами, грозившие проломить потолок и раздавить их. Конечно, это должно было случиться еще тогда, когда на отель упала первая бомба, но из-за каких-то причуд в архитектуре, а возможно, из-за того, как именно обрушилось это мощное здание, потолок устоял. Упали огромные люстры, обильно усыпав миллионом подвесок тончайшего стекла тех, кто пришел пообедать пораньше. Одновременно рухнули на пол и разлетелись вдребезги почти все огромные зеркала. В нескольких местах потолок все же пробило, но обломки остального здания лавиной все громоздились и громоздились сверху, и пролеты вскоре оказались надежно запечатанными завалом. Опорные колонны банкетного зала были достаточно прочны, и почти все выдержали это давление. Мрак окутал зал почти мгновенно, а громыхание и сотрясение самой земли продолжались. Они слились с воплями, призывами о помощи, жалобными стонами смертельно раненных. И когда эта грохочущая гибель города вдруг замерла, стали слышны другие звуки.