Игрушкам, можно сказать, везло, ведь они сгорали так быстро, а вот живой жертве требовалось намного, намного больше времени, чтобы расстаться с жизнью.
Об этом стоит сказать подробнее.
Его жертве требовалось намного больше времени, чтобы расстаться с жизнью: ведь сначала пытка и
Ведь так лучше.
Намного лучше.
Мужчина захлопнул дверцу топки, убедившись, что кукла сгорела.
Нет.
Этот мужчина, это существо, этот… этот извращенный ублюдок — он играл в «дочки-матери» по-настоящему. Он играл с
Эта маленькая сучка — под номером тридцать.
Некоторым везет. Некоторым — не везет!
Заслонка печи захлопнулась с резким лязгом, эхом отозвавшимся изо всех углов котельной. И сразу плач перешел в истерический крик.
Прелестная маленькая девочка, вжавшаяся в один из темных углов котельной, уже знала, что она скоро умрет. Этот человек похитил ее, он украл ее у мамы и папы. Он предлагал ей красивые вещи, а сам был одет в смешной красно-зеленый полосатый свитер. Он принес ее сюда, в это страшное место. Здесь повсюду было жарко и темно. Все здесь было старое, везде полно труб, наверх поднимались металлические лестницы, было много котлов и печей. И никто больше не пришел сюда с нею, никто, кроме этого противного дядьки. Он притащил ее и связал. А затем сделал ей больно, очень больно. Он надевал эти перчатки, эти ужасные перчатки. На некоторых из них были шипы, на некоторых звериные когти, но те, в которых он сегодня, — его любимые.
Эти, его любимые, перчатки были особыми: на правой к каждому испачканному сажей пальцу был прикреплен острый, как бритва, нож.
Сейчас она отчетливо видела эти когти-ножи.
Стоя, словно черная тень, перед пылавшей печью, мужчина затачивал пальцы-ножи на точиле. Искры летели во все стороны от смертоносной перчатки, и в этом летящем потоке огней девочка могла видеть его глаза.