Светлый фон

Министр тоже подошел к окну, стал боком к Президенту и стал смотреть на тьму спящего леса.

— Спасибо вам за хорошие слова, Святослав Алексеевич. Но мы с вами оба политики, и вы опытнее меня в этом деле. Разведка научила меня в критические моменты действовать прямо и стремительно, чтобы внезапностью и напорством не только ошеломить противника, обезвредить его, но и для того, в первую очередь, чтобы остаться живым. Игра на грани провала, на грани фола, ва-банк. Политика же — это сонная кошка дипломатии: капризна и медлительна, ленива, но в то же время достаточно коварна, сильна и опасна. Я не родился с даром политика, и никогда не смогу им быть. В моей работе не было и не будет "своих людей". Я снесу их головы, чтобы потерять собственную.

Президент, уже не скрывая сожаления, глубоко и шумно вздохнул и медленно пошел к дверям, которые вели из комнаты.

— Мне кажется, что мы уже достаточно много обсудили. Пора идти на совещание. Наверняка, уже все в сборе. — Он открыл дверь и замер в освещённом проеме, как кукла в знаменитом театре теней, перед тем как сыграть свою главную часть роли в спектакле, привлекая своей неподвижностью внимание зрителей. — Олег Игоревич, поверьте, пожалуйста, что мне очень жаль.

— Спасибо, Святослав Алексеевич…

— Погодите с благодарностями, — устало перебил его Поднепряный. — Мне действительно жаль, что нам предстоит расстаться. Но со своей стороны я обещаю, скорее даже добавляю к тому, что обещал раньше: я ничем не буду вам мешать. Можете на меня положиться.

Он заметил, как широко улыбнулся его министр, но не понял причины радости этого человека.

Переверзнев же улыбался тому, что в этой беседе он добился главного: получил полные полномочия на свою игру, стал хозяином положения, чтобы полностью выложиться в своем прощальном бенефисе.

 

Он танцевал с нею. Эта женщина, как он думал, в другое время, не при тех обстоятельствах, которые плотной паутиной опутали его жизнь за последний день и грозили новыми бедами в скором будущем, она могла бы стать утешением всех его последующих дней. Но Переверзнев был готов отказаться от нее. И причиной этому было не только его неверие в любовь. Этого, как бы он не думал и не решал, не объяснял для себя суть жизни, истину существования человека, он не мог отвергнуть: любовь была, есть и будет. Разница была в том, что в ее рядах себя чувствовали счастливыми те, кто имел веру. У Олега же ее не было. Он потерял ее тогда, когда лишился доверия, главного стержня веры.

Ресторанчик был небольшим — в зале стояло около десятка столиков. И было огромной удачей, что сегодня он был полупустым. В дальнем углу сидела молодая пара, которая была настолько занята друг другом, что Олег и Наталья могли чувствовать себя уединенно. За удачу следовало благодарить понедельник. Кроме того, ресторан находился на Вторых Теремках, почти на окраине Киева, и эту отдаленность от центра столицы, от всего того, что можно было, без боязни ошибиться, назвать классической демонстрацией суеты человеческой, Олег оценил давно. Только здесь он мог, не боясь попасть в объектив какого-нибудь прощелыги-папарацци, решать свои сердечные дела, да и просто спокойно наслаждаться изумительной кухней данного заведения, зная, что никто не подойдет к тебе и не будет таращиться… Администрация ресторана настолько гордилась таким авторитетным и важным клиентом, что старалась не распространяться о нем. Естественно, кроме аккуратно оплаченных счетов, она получала и понятное покровительство министра. Очень ценил Олег и то, что здесь с ним обращались как с обыкновенным человеком. Его титулов никто не замечал, но все о них знали.