Сергей оттер рукавом кровь с лица.

— Есть одна небольшая проблема…

— Никаких проблем, приятель — засмеялся глиняный бог — если ты имеешь в виду, что никак не сможешь вытащить свой тощий зад, то я готов всячески способствовать тебе в этом, хотя на самом-то деле выбраться отсюда для такого молодца как ты — пара пустяков.

Сергей осклабился. Он попробовал приподняться, и закричал от боли. Словно от пяток до макушки сквозь него протащили ржавый, ощетинившийся острыми волокнами металлический трос.

(Больно, боже, как больно!!!)

Боль накатывала волнами — не мягкими, отсвечивающими синевой моря, а острыми, словно лезвия кухонных ножей с брызгами раскаленной лавы.

Он выбирался из океана боли на берег, утыканный обломками ракушечника, с торчащими осколками разбитых пивных бутылок, а холодное глиняное божество отстранено наблюдало за его бесполезными стараниями.

Сергей поймал себя на том, что загребает глину ладонями, пытаясь сдвинуть свое беспомощное тело. Глины было вдоволь в этом погребе, ее было так много, что казалось, можно вылепить целый мир. Несуразный, трескающийся на солнце, абсолютно свихнувшийся, сумасшедший мир.

Выбросить вперед руку. Вонзить пальцы в мокрую, похожую на грязь, глину. Подтянуться, и остаться на месте, нагребая полные пригоршни гребаной глины.

— Ну, же, давай… — Сергей бормотал, проводя языком по шатающимся зубам, ощущая, как течет из носа кровь, и как встают дыбом волосы.

— Какие знакомые слова — насмешливо заметило божество. — В последнее время я слышу их чаще и чаще… Вот только как я посмотрю ты совсем раскис, дружище, и боюсь, на этот раз в твоих пороховницах пусто. Нам не по пути, приятель, ты проиграл…

— Нет — прошептал Сергей. — Нет…

(Да, дружок, на этот раз да!!! И девять ступенек напрасно ждут, когда ты поднимешься по ним. Ты неудачник, парнишка-Сергей, так и знай — такой же, как и все, ничем не лучше. Оставайся здесь, тебе самое место в этом затхлом подземелье, и когда наступит утро, ты очнешься и откроешь глаза, весь несчастный, дрожащий от холода. Оставайся здесь. В затхлом подземелье, где нет ничего…)

Сергей закрыл глаза.

А потом открыл, и закричал.

И время свернулось как трепещущий лист, и тысячи молний осветили эту вселенную боли. А потом боль ушла, пропала, словно и не было ее — колющей, режущей, пронзающей и вездесущей. Стихли все звуки — замолкли существа, и луна перестала петь тонким голосом, остался только крик — хриплый, задыхающийся, судорожный. Потом утих и он.

А еще чуть позже, Сергей сплюнул кровь, и оттолкнулся от земли. Сначала было трудно удерживать равновесие. Он стоял, покачиваясь, чувствуя, как хрустят, трутся, друг о дружку обломки кости, и от этого тихого звука становилось страшно.