С каждым произнесенным словом плоть Великого Магистра становилась прозрачнее. Рэйчел различила кости скелета, которые тоже таяли, постепенно сливаясь с воздухом.

По мере того, как самый могущественный из тамплиеров превращался в ничто, крест начинал жить собственной жизнью. Он отделился от плаща и повис над полом переливаясь всеми оттенками красного.

Метаморфоза заканчивалась. Вместо мечущих молнии глаз появились две черных дыры. На месте где недавно стоял призрак Жака де Моле остались только осколки разбитой амфоры, да горстка серой пыли.

– Я не хотел! – вдруг заверещал Шатийон. – Я случайно зацепил эту чертову посудину! Я не хотел никого оскорбить! Смилуйтесь, гроссмайстер Жак! Никто и никогда обо мне больше не услышит! Я раскаиваюсь…

Окончание фразы застряло в горле того, кто называл себя духовным бунтовщиком. Крест, который оставил после себя Молэ, стремительно трансформировался. Поперечная перекладина превратилась в два огромных, отливающих чернотой антрацита, крыла. Они со свистом вспороли воздух и подземелье, в котором появился персонаж фильма ужасов, моментально уменьшилось в размерах.

Под гладкой, казавшейся отполированным черным мрамором кожей перекатывались упругие мускулы. Ноги чудовища выглядели, как два каменных столба. Передние конечности напоминали лапы тиранозавра и плотоядно шевелились. Уродливость демона была очевидна, но при всем этом он казался ожившей скульптурой, над которой поработал резец великого мастера.

Впрочем, самым примечательным в монстре, было не его тело, а непропорционально большая голова, умещавшая три лица. Когда он поворачивал свою толстую шею, бесстрастно разглядывая людей, они видели то ангельский лик ребенка, то сморщенную харю безобразного старика, то лицо мужчины средних лет, с правильными, будто выбитыми на античной монете чертами.

Рэйчел нашла в себе силы оторвать взгляд от трехликого демона и посмотрела на Шатийона, резонно решив: ему больше остальных следует опасаться крылатого монстра.

Вид Якоба как нельзя лучше подтверждал предположение девочки. Его била дрожь запредельного ужаса. Посиневшие губы шевелились, будто Шатийон безостановочно говорил, но звуки не находили выхода. Сатанист тщетно пытался увидеть лицо мальчика или мужчины: как только он делал шаг в сторону, монстр поворачивался и на Якоба вновь смотрели блеклые глаза старца. Вены на лбу Шатийона стали вздуваться от напряжения и, наконец, он выдавил из груди последнее в своей жизни слово.

– Бафомет!!!

В трех слогах было все: боль, отчаяние и понимание того, что просить пощады бесполезно. Услышав исторгнутое сердцем Шатийоном имя, ребенок звонко засмеялся. Старик вторил ему жутким хихиканьем, похожим на уханье филина, а красные губы мужчины изогнулись в ухмылке.