Инна, медленно опуская руку с мобильником, расширенными глазами уставилась в окно.

За окном метались языки пламени. Стекло начало плавиться. В гостиную потянуло гарью.

Они подожгли дом!

Инна, не соображая, что делает, бросилась к двери, распахнула — коридор уже охвачен огнем, в гостиную дохнуло жаром. Инна с криком бросилась к черному ходу через стену огня. Девушка чувствовала, как занялись ее волосы, пламя кусало за ноги, но мысли ее были только о ребенке. Она бежала к лестнице в подвал, часть ее сознания с ужасом отмечала лижущие стены языки пламени — роскошные картины потекли маслом, превращаясь в аляповатую мазню, и охваченные огнем рамы падали со стен. Послышался оглушающее громкий хлопок, затем — очередь выстрелов и звуки лопнувшего стекла — взрывались бутылки в мини-баре.

Вот она — лестница! Инна, зажав ладонями рот и нос, бросилась туда.

Сверху, перегородив коридор, свалилась горящая поперечная балка. Инна, опустившись на четвереньки, проползла под нею. Огонь прожег дыру в ночной рубашке, потом Инна поймет, что получила ожог третьей степени. Пожар пожирал дом, и дом стонал и содрогался, протяжно вздыхая. По дереву с тонким писком расползлись трещины, дерево вздувалось огромными пузырями, лопалось и взрывалось дождем щепок. Устилавший пол кухни линолеум чернел и скручивался. Воздух наполнился злобным гулом, особняк трещал по швам.

В подвале все заволокло черным дымом. Инна поползла к стальной двери. Наощупь нашла засов и начала, как безумная, без толку дергать запор. Она задыхалась. Дым выедал глаза, от недостатка кислорода гудел череп.

Инна, почти готовая упасть в обморок («Нет, нельзя! Тогда я сгорю и девочка сгорит!»), из последних сил человеческих потянула засов. Хорошо глотнув дыма, распахнула дверь и выбежала в ночной сад. Упала на колени.

Ее вырвало. Инна с трудом перевела дух, жадно глотая сладкий весенний воздух. Новые мучительные спазмы заставили ее согнуться пополам. В траве орали сумасшедшие сверчки, за спиной гигантским костром пылал Дом, а Инну рвало снова и снова.

Утирая рот, он встала. Мимо пробежала, отчаянно пища, охваченная огнем крыса. «Эй, вы что, хотите сказать, у меня дома живут КРЫСЫ?» — подумала Инна. Ее охватило ощущение нереальности.

Бежать, бежать!

Но она, поддавшись странной мании человека медлить в решительные минуты, обернулась, чтобы бросить последний взгляд на дом, где прожила пятнадцать лет. Дом почернел и съежился. Он походил на огромное лицо великана, изрыгающего языки пламени изо рта и пустых глазниц. Столб дыма взвился до усыпанного звездами черного неба. Вместе с Домом сгорали воспоминания детства, ссоры и обиды, сгорало ее прошлое. Прежняя Инна сейчас гибла там, в огне, вместе с детскими игрушками. Павел умер, дом горел в огне, Инна Нестерова оставалась одна в целом свете.