Мне было грустно, что тут скрывать. Я обиделась на них, обиделась как никогда. И хотя головой понимала, что этому есть объяснение, это ничего не меняло. Вел сказала мне, что Город перешел на военное положение и что они наверняка очень заняты, но я по глазам эмпата видела, что она недоумевает так же, как и я.

Как-то Борменталь наткнулся на меня в таком состоянии. Я лежала, отвернувшись от двери и уткнувшись носом в подушку.

— Почему они не приходят?

Он тихо вздохнул и накрыл мою бледную как мел руку своей ладонью, покрытой мягкой рыжеватой шерстью:

— Поверь мне, маленькая, так лучше для тебя.

— Чем?

Он снова вздохнул:

— Я не имею права рассказывать, прости.

Я кивнула, стараясь проглотить комок обиды в горле, и снова уткнулась в подушку.

Так или иначе, но прошло и это время. И когда Борменталь вновь пришел проведать меня, я успела вскочить с кровати раньше, чем за ним закрылась дверь. Он удовлетворенно хмыкнул, но все равно отказался меня отпускать. В следующий раз я спрыгнула ему на спину со шкафа, поставленного мне в палату. Поправив съехавшие набок очки и дернув коротким, немного собачьим носом, доктор согласился передать решение о моей выписке Оскару и Шефу.

Как ни странно, согласие я получила довольно быстро. Прошло буквально два дня, маленький доктор вошел ко мне в палату с небольшой бумажкой в руках. Я отложила журнал, который со скуки кромсала, пытаясь составить письмо о выкупе из обрезков слов, и внимательно на него посмотрела.

Борменталь опустил глаза в бумажку и снова перечитал ее.

— Ну что, поздравляю, тебя выпускают.

— В чем подвох? — Я оттолкнулась от подушки и перекатилась вперед, оперевшись о руки.

— Да ни в чем, — он пожал плечами, — ну терапия тебе назначена.

— Терапия?

— Да, восстановительная, — Борменталь поправил сползшие очки и присел на край моей кровати, — так всегда бывает после серьезных ранений.

— И кто ее назначил?

— Шеферель.

— Хм. И кто будет ее вести?