— Мы можем включить сигнализацию избыточного давления, — сказала я. — Будет эвакуация. Я видела одну во время полевой практики — все полезут безо всякого порядка. Нас никто не заметит.

Давление в сотни фунтов на квадратный дюйм могло разметать детали Движителя — шестерни и рычаги — во всех направлениях. Не убраться с дороги для клапанщика было равносильно смерти. Любой, попавший под шквал осколков, выглядел ничем не лучше оказавшегося на пути военного Движителя. Забравшись в самое сердце машины и перемещаясь в противоположном ото всех направлении, я надеялась не попасться никому на глаза и успеть применить свой Дар — если только то, о чем я говорила Тремейну, вообще возможно. Пока все оставалось в теории, и я знала, что запросто могла ошибиться. Но чего я не могла, так это позволить себе бояться. Будущее Кэла и Дина, как и мое собственное, зависело от того, окажусь ли я достаточно сильной — сильнее даже своего отца.

Я способна на это. Я должна.

— Я могу связаться с Гарри, чтобы он вытащил нас из города, когда мы будем на поверхности, — проговорил Дин, — но до того… вся работа на тебе, принцесса.

— Не дрейфь, — подтолкнула я его локтем. — Я ведь мозг операции, помнишь?

Дин наклонился и поцеловал меня. Я все никак не могла привыкнуть к тому чувству невесомости, которое приносил с собой поцелуй. Секунду я витала в облаках. Мои руки скользнули под куртку Дина, прикасаясь к хлопковой ткани и его коже.

— Я не в этом смысле, — проговорил он. — Если все пойдет наперекосяк…

Я приложила палец к его губам.

— Если все пойдет наперекосяк… я все равно рада, что встретила тебя, Дин.

Потом мы сидели, не произнося ни слова и глядя, как по углам щенки гулей играют с куклой среди всякого мусора, снова и снова подкрадываясь и убивая грубое человеческое подобие. Хоть под землей не становилось темнее или светлее, с наступлением ночи я свернулась в своем гамаке и заснула, и снились мне горящий город и падающие звезды.

Я очнулась одна, ничего не соображая. Надо мной стояла мать, в своей ночной сорочке, мужском кардигане и босиком. Лицо ее было искажено знакомой гримасой отчаяния — она снова хотела убедить меня в чем-то, и заранее знала, что из-за ее безумия я ей не поверю.

— Не стоило тебе заходить на лилейное поле, Аойфе.

— Ты ненастоящая, — сказала я.

Она размахнулась и ударила меня по лицу. Я ощутила боль.

— Я говорила тебе! Я предупреждала тебя, дочка! Мертвые девушки танцуют на пепелище мира, и всем нам от этого слезы.