Вдова Ивенес жестом приглашает её к себе, в свои покои. Там вдова сидит, приложив ко лбу пластину из металла и время от времени прижимая её к шее. Шторы на окнах спущены. На столике у кровати стоит таз с водой.

— Как бы я хотела сбросить с себя всю одежду, — без обиняков говорит она Марии Сибилле.

Мария Сибилла пришла в комнату вдовы с веером, которым обмахивается непрерывно. Веер вручную расписан в Италии, но куплен в Амстердаме. Она протягивает его в подарок вдове Ивенес. Вдова берёт веер, делает глубокий вдох и выдыхает, снова вдох и выдох.

Только Эстер Габай жары будто не замечает. И в жару она продолжает управлять Суримомбо. Даже в самые жаркие часы она не бросает свои дела, как рабы не бросают работу на плантациях сахарного тростника.

Африканские рабы ходят нагишом. Или почти нагишом. Женщины наги от пояса до шеи. У молодых тугие груди, шоколадная кожа, соски чёрные, как чёрная вишня на деревьях в Голландии.

Женщины постарше стоят в позднем дневном свете, их груди свисают ниже талии. У африканских рабов есть один танец, Мария Сибилла его видела — винти, Танец Одержимости, — когда они крутят бёдрами, передавая калебас, пьют из миски, курят табак, а потом вот, мисс, держите, мисс, протягивают ей червяка, вот, мисс, держите, мисс…

В тот вечер на столе копчёный лосось, прибывший на корабле из Амстердама. С лососем черепаха и королевская рыба, два вида морского окуня. Подают напиток из кокоса и лайма. Между переменами блюд моют руки. Вечерняя трапеза похожа на молитву. На службу в церкви Парамарибо.

Поздно ночью она слышит, как храпит доктор, она слышит его через перегородки покоев, он то храпит, то задыхается.

А на свесах крыши вдоль дома — пауки.

А в её комнате запах мази, которой она защищает кожу. Мазь от Марты, она сделана из сока пальмовых листьев. И красные апельсины в миске. И виноград в другой миске. Её волосы обёрнуты тканью. Ткань разрезана на ленточки и вплетена в волосы. Красные апельсины в миске рядом с виноградом.

А чувствует она жар. Жар, беспощадный, как кулак.